Организаторы тоже люди и мы хотели бы ввести отдельную свою награду - от организаторов за лучшую загадку.
И наградить ею - Over_. Спасибо!

код для баннера<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/8/7/0/387089/64659236.png">

И также, хотя первоначально это не задумывалось, мы не можем не отметить энтузиазма некоторых участников и вводим для этого специальную награду - Самому активному участнику.
И им становится - misspillow. Спасибо!

код для баннера<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/8/7/0/387089/64685456.png">

И вот и подошел к концу наш Фест, уже третий по счету.
Мы еще раз благодарим всех вас, бывших с нами с начала и до самого конца, поддерживавших нас своими работами, комментариями и энтузиазмом.
Безусловно, организовать фест - важное дело, но еще более важное то, что его составляет - авторы, их работы и участники. Это было бы невозможно без вас.

Спасибо.

И, чтобы сбавить градус пафоса, мы представляем вашему вниманию от нашего Коллективного Креативного Бессознательного мейкинг феста.
JCF III. Как Это Было.



Скачать: MF

++++++

Список всех участников.
читать дальше
Embruns - Code
[L]Asanat[/L] - 8 рождественских историй
~Рейко~ - Я знаю, что вы делали прошлым летом
Ding Xiang - Три мира
Солланж - Соловьиный сад
Sayako - Snowflakes in the wind и Innocence Has A Power Evil Cannot Imagine
hitamyu - Крыша
Akiko - 31 декабря
Yamashita Tomohisa - Не говорю тебе прощай
Seele-Helga - Сказка на ночь и Eien ni
Пушистый Летучий Боярский. - Граф
Arumi. - 00:00
MyEternity - Мечта
[L][das bin ich][/L] - Пустые улицы
mavRrik - Changed
Egwene Так будет лучше для Томо
Hisanata - Одна необычная история
Ryoshe4ka - Отель N
Heaven/Hell & Neariver - Легенда о филине
ojou - Потерянные в ноябре
Chester - One way or another
Li~ - Весна, лето, осень, зима и снова зима
Trush - Love Actually
Over_ - Простая геометрия
Gelwin - Where are you
Mizuho - Dreams of Tegoshi Yuya
Radharani Lala - На пересечении
Рене - Heart of three и Invaders
misspillow - Граф
Shion-sama - You, me, work
Eiji-kun - Four words
Kara - Обмани меня, если сможешь
amayami - Down the Rabbit-Hole
Лина Фрайхайт - JCF - crazy johnnys
Akira~ - До новой встречи
Security - Эмигрант
banlieue - all inside
Jossaline - Furious Angels
Himitsu M. - А может быть?
Rokin и Masaya - Шпионы
korolevamirra - What Dreams May Come
Дара (перевод), автор: mujun - Терапия
utawara (перевод), автор: becroberts - Customer Service
.aku (перевод), автор: bananyphophany - Навсегда
victoriya7(перевод), автор: kamexkame - Экспресс-свидание

@темы: JCF III, modpost

Пришел черед подведения итогов и этого аттракциона, нашего Опроса на лучшую загадку.

1 МЕСТО получает - загадка из коллажа "Heart of three" (Рене).

код для баннера<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/8/7/0/387089/64636109.png">

2 МЕСТОМ награждается - загадка из коллажа "На пересечении" (Radharani Lala).

код для баннера<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/8/7/0/387089/64636121.png">

3 МЕСТО разделяют меж собой - загадки из коллажа "Граф" (misspillow) и из клипа "Crazy johnnys" (Лина Фрайхайт).

код для баннера<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/8/7/0/387089/64636124.png">

Спасибо всем авторам за загадки и спасибо проголосовавшим - за их выбор.

@темы: JCF III, modpost

Уважаемые наши все!
Сообщаем вам, что прием ю-мылов с отгадками завершен.
Спасибо всем вам, принявшим участие в отгадывании, и спасибо авторам, обеспечившим своими загадками, собственно, для этого основание.

Также, сообщаем, что в полночь, с 15 на 16 января будут закрыты посты с опросом на лучшую загадку и тотализатором и 16 января, в воскресенье, - названы победители и подведены все итоги!
Если вы еще не проголосовали или не сделали ставки, поторопитесь!

@темы: JCF III, modpost

Вниманию угадывающих.
В целях сохранения интриги пока приостановлена рассылка баннеров за отгадки. Но сами отгадки по-прежнему принимаются, поэтому ждем ваших ю-мылов.

@темы: JCF III, modpost

Название: Love Actually
Герои: Аканиши, Каменаши, Тегоши, Ямашита, Нишикидо, Окура, Нагасе, Мацуока, Маруяма, Мураками, Йокояма, Субару, Ясуда
Рейтинг: G
Загадка: в тексте присутствует несколько фраз, написанных на английском. Из первых букв каждой вставки нужно собрать слово на английском же.
Отгадка: читать дальшеmindfuck

читать дальшеКогда мне становится грустно, я вынимаю из ушей наушники и просто иду по улице, слушая, что говорят люди. В рождественской суете их голоса почти не слышно за рёвом объявлений о скидках из динамиков и шорохом обёрток, да и мигание гирлянд, выложенных в слова «Merry Christmas», кажется, тоже приглушает звуки, но я всё равно слушаю, потому что именно в праздничные дни особенно заметно, что любовь, на самом деле, повсюду. Она - в отправляемых сообщениях, набранных торопливо одной рукой (во второй - пакеты с подарками), она - в улыбке человека, фотографирующего на телефон кота в шапке Санты, чтобы показать её друзьям вечером между третьей и четвертой кружкой пива, она - качается вместе с брелоками в форме полосатых конфеток, болтающимися на прижатом к уху телефону, в динамик которого льются поздравления.
Она, на самом деле, повсюду, а когда вокруг столько любви, разве можно грустить и ненавидеть себя и других? Пожалуй, нельзя, и я не буду этого делать.

***

За окном хлопьями падает снег, как в этих дурацких сувенирах-шарах – потрясёшь его и смотришь, как медленно опускаются белые снежинки на пряничный домик, или лондонский тауэр, или токийскую телебашню, или какого-нибудь одинокого кота. Эти игрушки всегда вызывали у Каменаши ассоциации с наркотиками, потому что можно было часами смотреть на осыпающиеся беленькие катышки, медитировать, упиваясь жалостью к себе.
Джин привёз ему такой шар на Рождество, и теперь настоящий снег за окном вторит искусственному, опутывающему белой шалью крошечную копию Статуи Свободы с надписью «New-York Forever». Каме очень хочется разбить этот шар, вырвать оттуда эту чертову табличку и закрасить её черным маркером. Безжалостно. От края до края.
- Не спишь? – спрашивает Джин, неслышно, будто его шаги тоже скрывал снег, подкрадываясь к Каме со спины и заглядывая в отражение комнаты, опрокинутое в снег.
- Как видишь, - Каме продолжает смотреть в окно, будто в этом – решение всех проблем, и даже не шевелится, когда Джин обнимает его за плечи. Руки Джина – тёплые, а плечи Каме – холодные, потому что Джин сидел на кухне с чаем, а Каме, как приклеенный, торчал у этого окна, пялясь на похожих на вылепленных из ваты для рождественского панно овечек кусты. Усмехнувшись, Джин утыкается носом Каме в плечо и тихо говорит:
- Звонил Ямапи, поздравлял с Рождеством.
Каменаши морщится, надеясь, что Джин не видит этого в отражении на тёмном стекле окна. Все эти традиционные поздравления, идиотские ёлки, ослепительные вспышки фотокамер на съёмках для очередного журнала, все эти синтетические красные шапочки, натирающие лоб, и ободки с плюшевыми рогами, выдирающие склеенные лаком волосы – вот, что было символами Рождества для него. И это были не самые радостные символы. По крайней мере, они расходились с тем списком, который печатали в журналах для домохозяек каждый год.
- Надеюсь, ты передал ему поздравления от нас обоих, - говорит Каме, помедлив, - И мне не придётся с ним разговаривать по этому поводу.
Он прикусывает язык, проглатывая остаток фразы, обидный и слишком раздраженный, чтобы его произносить вслух. Джин кивает ровно тогда, когда Каме договаривает фразу про себя до конца. Он кивает, задевая губами плечо Каме совсем близко от ворота майки, и от этого Каме вздрагивает, чувствуя, как покалывает в затылке от такой нежности.
- Я сказал ему, что ты будешь спать всю ночь, - шепчет Джин, снова касаясь ртом кожи Каме, уже нарочно, - И что я подкараулю Санту вместо тебя, чтобы заснять его на мобильник, пока он будет выкладывать под ёлку подарки для тебя, как для самого хорошего мальчика из всех нас, - его губы, касающиеся шеи Каме за ухом, растягиваются в улыбке, - И пока он будет запихивать конфеты в чулки.
- В чулки обычно засовывают деньги, - смеётся Каме, поворачивая голову так, чтобы Джину было удобней целовать его. – И это делает не Санта.
В отражении ему видно, как изменяется взгляд Джина, и как он улыбается, обнимая Каме крепче и отводя его от окна, и как тает их общее отражение в расчерченной белыми штрихами снега темноте оконного проёма.
- Позволь мне побыть твоим Сантой, - говорит Джин, подталкивая Каме к кровати и опрокидывая его на мягко спружинивший матрац. На тумбочке пиликает телефон, но никто не обращает на него никакого внимания.

***

- Так и не ответил? – спрашивает Тегоши, присаживаясь на край дивана, и Ямапи прячет свой iPhone в карман, будто его уличили в чем-то неприличном. Заметив этот манёвр, Тегоши смотрит на него снисходительно, но ничего не говорит. Зачем спрашивать, если и так понятно, что у Каменаши сегодня слишком много дел, чтобы отвечать на чужие звонки. Джин ведь вернулся на Рождество домой.
- А, вот, я почему не дома? – вдруг задумчиво говорит Тегоши, осматриваясь, словно, он не совсем понимал, почему приехал именно сюда в канун Рождества. Сюда, в квартиру Ямапи, а не в какой-нибудь клуб, или не к Нагасе, с которым пил каждый конец года вместе, и с которым можно было не думать о том, как бы не сболтнуть лишнего, чтобы не пошатнуть образ идеального человека. Образ, который Тегоши выстраивал слишком долго, чтобы не заботиться о его сохранности. Так, наверное, старики, уже приготовившиеся к смерти, по привычке пьют таблетки при каждом перепаде давления.
- Потому что тут я? – Ямапи смотрит на него, и его взгляд скользит по спинке дивана, как поезд по обкатанному маршруту, прежде чем натыкается на рубленые линии складок пижонской чёрной рубашки и кажущиеся ещё более мягкими, по сравнению с отглаженным воротником, завитки волос.
Тегоши улыбается краешком рта и коротко смотрит на Ямапи из под чёлки:
- Логично.
Они молчат, сидя на разных концах дивана, застряв, как мухи в янтаре, в этом молчании. Тегоши начинает легонько постукивать пальцем по подлокотнику дивана, чтобы хоть как-то разбавить эту тишину, пока Ямапи не спрашивает, осторожно протягивая руку и задевая плечо Тегоши, будто случайно.
- Хочешь чего-нибудь?
Тегоши потягивается, как большая кошка, и его рубашка шуршит, как подарочная упаковка, которую, если повезёт, сегодня снимут с подарка.
- Я просил у Санты на Рождество тебя, - говорит он, стаскивая с шеи галстук, и тот, как змея из норы, медленно вылезает из-под воротника, гибкий, скользкий на вид, и кажущийся бесконечно длинным. – А потом решил, что ты не влезешь под ёлку…
Не отрываясь, Пи смотрит, как поблескивает в свете лампы ткань в пальцах Тегоши, и, наверное, поэтому не слышит, как тот договаривает начатую фразу:
- Так что сейчас, именно на этом диване, я уже ничего больше не хочу.
Тегоши вытаскивает из кармана брюк Ямапи телефон и, обмотав своим галстуком, как подарочной лентой, или как мумию - бинтами, отбрасывает его на кресло, в ворох бумаги, надеясь, что из-под этой шебуршащей горы, звонки просто не будет слышно, и ничто им не помешает.

***

Нагасе привык в Рождество пить. Обычно он выходит из дома около шести, съев перед этим что-нибудь жирное, как советовали врачи, и идёт один в какой-нибудь бар, потом – в другой, в третий. В четвертом по счёту баре он читает поступившие сообщения от кохаев, которые специально хранятся у него в отдельной папке, и выбирает из списка приглашений пересечься и поесть вместе кого-нибудь совершеннолетнего. Чаще всего это бывает Тегоши, который всякий раз умудряется находить новый маршрут в ограниченном количестве питейных заведений Токио, а потом заботливо сгружает Нагасе, чувствующего себя от количества алкоголя квазижидким пришельцем из созвездия Гончих Псов, в машину и помогает добраться до дома, к счастью, находящегося всё-таки в этой галактике.
Но в этот раз Тегоши не присылает ему сообщения, и Нагасе ухмыляется, пихнув, случайно, рукой свой бокал с Campari: кажется, хоть кому-то повезло в это Рождество, и даже хорошо, что это оказался Тегоши. Уж он-то этого заслуживает. Нагасе думает позвонить ему и поздравить с Рождеством, и с победой над этим, похожим на кирпич – Нагасе никак не мог запомнить его имени, но помнил, что он очень важен для Тегоши, а этого было достаточно.
Пальцы уже не слушаются, и Нагасе даже не удивляется, когда вместо тонкого голоса Тегоши в трубке он слышит ворчание Мацуоки:
- Тебя забрали полицейские за то, что ты бегал по парку голым? – спрашивает тот, не здороваясь, и голос у него немного сонный, будто он решил хотя бы в одну ночь в году выспаться до утра. – И теперь тебе нужно, чтобы я внёс за тебя залог или перестрелял всех полицейских, а потом похитил тебя прямо из отделения и повез на берег моря пить текилу и смотреть на восход?
- Ты меня с кем-то перепутал, - смеется Нагасе в ответ и всё-таки роняет стакан на пол.
Пока его пересаживают, пока он извиняется за разбитую посуду, пока осколки уносятся с торжественностью похорон императора, Нагасе мимолётно успевает пригласить Мацуоку к себе с вином и выслушать от него с десяток возражений. Когда Нагасе приземляется на новый стул, Мабо, уже почти сдавшись, спрашивает:
- А почему ты, в конце концов, не позовёшь Коичи?
- Рождество – это семейный праздник! – наставительно говорит Нагасе, жестом прося бармена повторить последний заказ. – Поэтому он сидит дома с собаками, ёлкой, машиной и Цуёши, воплощая собой главу чинного пожилого семейства…
Кажется, последние слова звучат не очень весело. Особенно, по сравнению с едва слышным из динамика фырчанием мотора.
- Куда за тобой приехать? – спрашивает Мабо, и Нагасе хорошо представляет, как тот прижимает ухом трубку к плечу, покачивая на колене мотоциклетный шлем. – Горе моё…

***

Окура приходит в квартиру Рё, как беженец в страну, предоставившую политическое убежище, замотавшись шарфом по самые уши, как бедуин в пустыне, и захватив с собой из дома самое ценное: еду, подарок для Рё и барабанные палочки, вместо денег, документов и смены белья. Деньги и документы были у Рё, а футболки у них одинакового размера, и это ещё одна причина того, почему дом Рё – идеальный.
В доме у Рё нет ёлки: её просто некуда поставить. В доме у Рё из рождественской еды есть только замороженная курица в морозильнике, которую Окура не решается выбросить уже который месяц только из уважения к археологам, нашедшим недавно в такой же мерзлоте труп мамонта. Окуре кажется, мамонт и эта курица были ровесниками. Наконец, у Рё дома нет ни одного пресловутого родственника дружного семейства Окура. Туда даже члены дружного семейства Нишикидо стараются не заглядывать и, по мнению Окуры, правильно делают.
Окура вваливается в коридор, удерживая на весу раздутый, как пролежавший в воде несколько дней труп, пакет с едой и проглядывающими сквозь полиэтилен гладкими стенками бутылок.
- Гуманитарная помощь прибыла, - возвещает он, сгружая пакет на Рё, и с любопытством провожает его взглядом. Удивительно, но путь до кухни пережили оба: и пакет, и Рё.
- Вовремя, - говорит Рё, насупясь, - У меня отопление отключили, потому что я забыл за него заплатить.
Подумав, Окура не разматывает шарф на шее, не расстегивает толстовку и целую минуту мысленно жалеет, что не взял из дома тёплые носки.
- Ты всё время забываешь что-то одно, - говорит он, подходя к Рё и обнимая его за плечи. – То слова к нашим песням, то движения танцев у этих твоих токийцев, то элементарные правила быта.
- Будешь издеваться, выставлю тебя, и тебе придется съёсть всё карри у Мацуоки.
Окура плюхается на диван и заставляет Рё усесться рядом. Он щёлкает пультом, нажимая на бесполезные кнопки:
- Электричество тоже отключили? – спрашивает он, глядя в их отражение в безжизненном черном квадрате телевизора: замотанный до ушей Окура, забравшийся с коленками на диван, и Рё в огромных вязаных носках и свитере канареечного цвета, забравшийся ему под бок. – Даже жалко, что Мабо сегодня тоже оказывает гуманитарную помощь своему вокалисту, - тянет Окура, заталкивая пульт под спинку дивана. Рё выворачивается из-под его руки и наклоняется к столу, на котором пачка Kent, зажигалка и подсвечник. Судя по количеству окурков на дне улыбающейся головы Рудольфа, использовал его Рё как пепельницу.
- Можешь позвонить Мару, - говорит Рё, попадая по сигарете зажигалкой только со второго раза. – У него сегодня все.
Голос Рё звучит немного обиженно, и Окура тоже подаётся вперед, немного неловко из-за количества на нём одежды, и забирает у Рё сигарету.
- Нет-нет-нет, - говорит он, затягиваясь и бросая окурок между рогов Рудольфа. – Мы просто укроемся сразу двумя одеялами: твоим и моим, к тому же, я не смогу позвонить Маруяме, - он усмехается и демонстративно выключает свой телефон, - У тебя здесь какая-то аномальная зона для техники.

***

- Ну и где все? – Йокояма зубочисткой гоняет оливку в своём бокале и осматривает пустую комнату в квартире Мару, в которой из одушевленных предметов можно было назвать только ёлку в углу, увешанную разноцветными шарами, и, может быть, задремавшего на диване Мураками. Нет, последнего – вряд ли, он слишком крепко спал.
- Субару и Ясу справляют вместе, - отчитывается Маруяма, расставляя по столу блюдца с бутербродами. – Окура поехал снабжать нашего коротышку гуманитарной помощью, Хина спит на диване, ты – стоишь тут и пьёшь мартини, хотя я просил не открывать его пока, а я… - он пожимает плечами, не зная, что сказать. – Я – вот.
- То, что ты – вот, знаешь ли, многое объясняет, - Йоко бросает оливку под язык, как таблетку, и, перевернув бокал ножкой вверх вопреки всем схемам с грозным «Up!» и стрелками на краях картонных коробок, ставит его на скатерть, на которой тут же расползается мокрое, но идеально круглое пятно. Мару тычет пальцем в пятно с резким запахом алкоголя, но ничего не говорит по этому поводу.
- Звонить им бесполезно, - оправдывается Мару, хватая с ближайшего блюдца бутерброд с рыжеватым ломтиком лосося. – Я пробовал позвонить Окуре, но он телефон выключил, а ты знаешь, что это значит.
Йоко дергает плечом, отмахиваясь от подробностей:
- Это не то, что я хочу знать про своих одногруппников, - говорит он шепотом, чтобы не разбудить задремавшего на диване Хину. – Ты же знаешь, что я не люблю подробности.
- Но при этом всегда слушаешь их во все уши, - в том же тоне откликается Мару и щёлкает Йоко по уху. Йоко смотрит на него грозно, по крайней мере, старается, и Мару, отдав должное его старательности, в притворном испуге поднимает руки вверх и давится бутербродом.
Они смеются, пожалуй, слишком громко и тут же оглядываются назад, на Хину, как дети смотрят на строгую няню, чересчур расшалившись, но тот не обращает внимания на их смех. Он продолжает спать, не смотря на то, что красный колпак Санты, который Йоко уговорил его надеть, сбился набок, а пузырьки в шампанском давно закончились. Под взглядом Мару и Йоко, Хина поёжился и повыше натянул пиджак, который использовал вместо одеяла.
- Ну, что, - спрашивает Мару с сомнением, - Перетащим его в кровать так, или разбудим все-таки?
- Он устал за последние несколько дней, - безапелляционно заявляет Йоко. – Так что будить не стоит.
- Тогда, чур я несу голову! – тут же восклицает Мару, радуясь, что успел первым, а Йоко смотрит на него жалостливо:
- Может, всё-таки позвоним Шибуяну? – ноет он, - Может, они приедут, и будет вечеринка?
- Может, я расскажу тебе, что они с Ясу сейчас делают? – невинно спрашивает Мару и подталкивает Йокояму к дивану. – В конце концов, ты дольше знаешь Хину, у тебя должен быть иммунитет к его носкам.

***

Ясуда режет салат, пританцовывая под стук ножа и под шум воды из ванной, в которой плещется едва вернувшийся домой Субару. Он ушёл, хлопнув дверью, утром, не сказав ни слова и так и забыв дома мобильный. Он ушел, оставив Ясуду перебирать листки с недописанными за ночь текстами и аккордами, пытаясь найти, где недосмотрел, где упустил что-то, из-за чего Субару вот так вот вышел под снег, даже не додумавшись надеть теплый свитер.
Разумеется, он вернулся. И, разумеется, он вернулся замерзшим так, что Ясуда позволил себе проворчать:
- Ну и кто из нас теперь синий рейнджер? – перед тем, как запихнуть его в горячую воду с облаками цитрусовой пены.
- Там было D, а не F! – кричит Субару из ванны, выбегая, весь в этой самой цитрусовой пене, начиная от волос и до самых пяток. Даже на подбородке болтается пузырящийся белый клок, как борода Санта-Клауса, и Ясуде приходится приложить все усилия, чтобы не рассмеяться.
- Хорошо-хорошо, - говорит он, наклоняясь за тряпкой, чтобы протереть оставленные Субару мыльные лужицы на полу, - Я исправлю это потом.
Он подталкивает Субару обратно к ванной, едва не оскальзываясь на мыльной пене, и закрывает за ним дверь. Как только Субару снова плюхается в воду, Ясу вздыхает и возвращается к недоделанному салату. Пока мерно стучит о разделочную доску нож, Ясуда вспоминает, всё ли он успел. Вчера он позвонил своим родителям и заставил Субару позвонить своим, что было, наверное, даже сложнее, чем объяснить, почему оба они не приедут на Рождество в Осаку. Вчера он договорился с Маруямой, что традиционная вечеринка с молоком и печеньем обойдётся без них, а та, которая с виски и табаком, – тем более. Вчера он убедил Окуру всё-таки составить ему компанию, чтобы успеть купить подарки Субару и Рё.
- Мы с тобой – как две эти клуши-женушки, - в ужасе прошептал тогда Окура ему на ухо, стоя в очереди между двумя домохозяйками, окруженными каким-то неисчислимым количеством детей, каждый их которых никак не мог оставить без внимания штаны Ясуды и шнурки на его кедах.
- Мы с тобой – как два дебила, которые всё делают в последний момент, - огрызнулся тогда в ответ Ясу, подавляя желание отпихнуть детей коленом, как иногда дома удерживал рвущихся к мискам собак.
Но он всё успел, как будто он снова маленький, и ему нужно доказать, что он действительно ребёнок, который может всё.
Ясуда улыбается, ссыпает порезанные овощи в миску и возвращается в комнату. На столе лежат рассыпанные листки, в одном из которых ему нужно поменять один аккорд на другой. Субару, как всегда, не пояснил в каком, и Ясу, как всегда, угадает верный.
Он откладывает карандаш как раз в тот момент, когда Субару выходит из ванной, уже не оставляя за собой лужи и не пугая пенной бородой. Он шлёпает босыми пятками по полу, и от его мокрых волос пахнет мятой и чем-то пряным. Ясуда двигается в сторону, освобождая место на диване.
- Ты где так долго был, кстати, - спрашивает он, складывая листки бумаги стопкой и откладывая их на край стола, чтобы было куда поставить миску с салатом и стаканы.
Субару потягивается и кладёт на освобожденное место ноги. Он обнимает Ясуду, утыкаясь носом в воротник его свитера, и говорит тихи:
- Каждый раз, когда мне грустно, а тебя нет рядом, я просто вынимаю из уха наушник и слушаю, о чём говорят люди, - Ясу замирает не то от его слов, не то от того, как крепко Субару обнимает его, не то от того, как касаются его уха губы Субару, и он спрашивает шепотом:
- И о чём они говорят?
Субару усмехается – Ясу чувствует движение его губ шеей, - и отпускает его, всё-таки, убрав ноги со стола. Он смотрит на Ясу из-под висящих сосульками мокрых волос, поправляет воротник своего халата и двигается к Ясу ближе. Только устроившись так, он отвечает:
- О любви.

@темы: JCF III, Kamenashi Kazuya, Akanishi Jin, Tegoshi Yuya, Kanjani8, Yamashita Tomohisa, G, авторский

Название: Весна, лето, осень, зима и снова зима
Пейринг/Герои: -
Рейтинг: PG-13
Примечания: Пейринг - понятие субъективное )
Загадка: угадайте тех четверых, кого автор не назвал по имени
Отгадка: читать дальшеОкура Тадаеши, Тегоши Юя, Аканиши Джин, Ямашита Томохиса.

читать дальшеСъёмки за полночь. У Нишикидо уже слипаются глаза и нет сил изображать что-то.
Он щурится на яркий свет и устраивается в кресле удобнее.
NEWS. Вторая половина его жизни. Или первая. Рё запутался.
Он делает глоток остывшего чая и вздрагивает от холода.
В павильоне сейчас тихо, никого нет.
Но Рё знает, что за ним кто-нибудь придёт.
Такие у них отношения, так они устроены. Придёт, и чей-то голос спросит: "Что ты здесь делаешь? Пойдём со мной!"
И протянет руку.
Это не дружба, это что-то другое.
Не красные нити судьбы. Скорее красный шарф, намотанный на двоих.

Рё задумался и не заметил протянутой руки. Кояма. Тепло улыбается, говорит короткое "все ждут".
Дежурно звучит, да. Но ведь правда все ждут.
И Рё поднимется и пойдёт, низко надвигая на глаза кепку. Чтобы Кояма не видел усталости в глазах.
Иначе - снова, то же, по кругу: разговоры, горячий рамен, чай, и снова разговоры, и быстрые короткие чуть осуждающие взгляды, ободряющие похлопывания по плечу.
Это всё заполняет пустоту.
Но сейчас внутри не пустота, а тихо закипающее раздражение.
Не на Кояму.
И Рё только отталкивает протянутую руку, трётся тёплым лбом о мягкую обивку и говорит:
- Я скоро буду.
Кей смотрит, долго, с сожалением, приходится перебарывать себя, чтобы не встать, не обнять, не сказать "всё ок, Кей, я просто запутался в себе. Пара пачек сигарет, одна медитация на телефонную книжку и я как новенький. Нишикидо Рё, любите, жалуйте и поклоняйтесь".

Кояма знает, когда нужно уйти. Дверь мягко закрывается, и вот Нишикидо один в пустой гримёрке. Он уже догадывается, что у него есть полчаса на сон, но это время не принесёт облегчения. И Рё раздражённо щурится на минутную стрелку.
Рядом календарь. Календарь. Рё закрывает глаза.
Эти четверо. Его слабость.
Если бы они были временами года...

Он был бы осенью. Дождливой, замкнуто-холодной, для тех, кто не понимает.
Рё раньше любил осень.
Он крепко держал его за руку и подбадривающе улыбался. Приезжал всегда, когда был нужен. Писал, что скучает. Долгие, сложные смски, то и дело сбивающиеся на кансайский диалект.
И Рё всегда насмешливо улыбался ему, старательно пряча за этой улыбкой благодарность и усталость.
Он был сентиментален и романтичен.
Он часто путал их зубные щётки, ключи от квартир и чувства.
Но это было не важно...
Наверное, он всё же любил Рё. Несмотря на затёртость каждодневных повторений, наверное, всё же любил. Надоедливой, суетливой любовью.
А Рё молчал в ответ. Потому что когда облетали последние нестерпимо яркие листья и становились видны голые ветви, Нишикидо не чувствовал ничего кроме пустоты.
Он мог только вспоминать: ведь осень - это время воспоминаний, верно?
Вспоминал, как приходил домой и не мог смотреть на слепяще-жёлтую листву за окном. А он будто ждал прихода, и легко было представить, что действительно ждал, терпеливо, долго, несколько часов, возможно. Он обнимал Рё, загораживая от яркости листвы, и если закрыть глаза - можно было представить, что всё совсем не так, что краски вокруг другие. И внутри было тепло. Всю осень.
А потом была болезненная ревность, стена дождя за окном и глухое раздражение внутри.
Он горбился на их общем диване, смотрел на отброшенный в сторону телефон с почти физически ощутимой болезненностью и задавал множество вопросов, не давая времени на ответы, почти не нуждаясь в них. И Рё вставал перед ним, широко расставив ноги, скрестив на груди руки, и с удовлетворением думал, что хотя бы сейчас он выше.
Все ответы были правдой. И все они были до смешного правильными, будто заученными. И Рё ненавидел себя за это.
Но глядя в его глаза, видя как он успокаивается, Рё не мог поступить иначе. И Нишикидо отворачивался, смотрел в окно и думал с тоской, что когда-то любил осень.
А потом он обнимал Рё, целовал его сжатые губы и шептал, что не переживёт, если Рё уйдёт, что быть одному уже невозможно, что это их жизнь, и может быть только так.
Может быть только так.
Рё молча соглашался.
Но почему-то потом, посреди ночи, на кухне, у окна, наедине с 5-ой выкуренной подряд сигаретой он чувствовал себя тряпкой.
И всё же...
Даже в конце осени, в последний день, если ещё нет снега, можно обнаружить крохотные островки зелени.

Эта зелень исчезает зимой, и появляется снова только ранней весной.
Но весна для Рё ассоциируется уже с совсем другим человеком.
Смешно, но многие считают весну временем любви.
Рё так никогда не казалось. Это не любовь, это что-то другое.
Несколько взглядов, кривая улыбка, глупое слово "фансервис", заставляющее Рё морщиться в разговоре за кулисами и шире улыбаться на камеру...
А ещё сладкий, не выветрившийся запах женских духов от волос и шеи и привычка сидеть на коленях Рё.
Он смеётся, и голос у него мягко-вкрадчивый, забирающийся под одежду, под кожу, щекочущий нервы.
А иногда в нём - горькие нотки. И он будто шутит. Но это "будто" отделено от всего мира стеной гордости. Двумя стенами гордости.
Самовлюблённость и лёгкий сарказм. Рё иногда видит в нём своё отражение.
Каждый год, когда облетает сакура, Рё хочется поцеловать его.
А он флиртует, удерживая каким-то образом неуловимую грань приличий, и смеётся Нишикидо в глаза.
Слишком непостоянный, слишком ветреный.
Однажды Рё всё-таки поймал его в темноте пустого коридора за кулисами. Удержал за руку, смял другой тонкую ткань женского платья на спине, ткнулся носом в искусственные длинные локоны.
Рё смотрел как фальшиво, но ослепительно ярко сверкают блёстки на плечах, и одна из них вот-вот готова была оторваться.
Он молчал в руках Нишикидо, и было слышно как колотится сердце под платьем. Рё казалось, что оно бьётся в том же бешеном темпе, что и его собственное. И возможно это было правдой.
И тогда ему отчего-то подумалось: смысл весны в том, чтобы казаться ненастоящей.
Но Рё не знал наверняка.
А потом, на следующий день, они оба придумывали оправдания. Тому, чего не было.
И улыбались. И говорили о цветущей сакуры.
Редко цветёт и мало, жаль...
Когда лепестки падают на землю, Рё не глядя проходит мимо. Даже если он помнит...
До следующего цветения сакуры ещё год. А он не из тех, кто будет хранить крохотный розовый лепесток.

Летом сакура другая. Летом всё другое.
И это всё шумное, бестолковое, солнечное, ослепительно пёстрое. Даже оттенков не успеваешь различить.
Как он.
Хотя он не бестолковый. Только кажется. Когда рядом.
Он входит в комнату, и всё внимание переключается на него. Садится рядом с Рё, закусывает пухлую нижнюю губу, смотрит нагло, с вызовом. А потом широко улыбается, и Рё кажется, что действительно маленькое солнце зажглось рядом.
Нишикидо замысловато ругается, когда он без разрешения берёт Его, Нишикидо, коктейль и Его сигареты.
По привычке.
Как всегда.
Рё ещё помнит, что его губы всегда пахнут дорогим алкоголем и крепким табаком. Помнит, как он хрипло выдыхает, когда Рё находит губами чувствительное место под ухом. И ещё помнит, как он бессвязно шепчет в полусне что-то на английском, положив голову на плечо Нишикидо.
Но в конце лета дни совсем короткие, а взгляд у него становится каким-то потерянным. И Рё не может ничем помочь. Только отпустить.
Они встречаются после концерта, от него пахнет чужими сигаретами и чужой любовью.
Глядя ему вслед, незнакомые люди задерживают дыхание. И в глазах по слогам читается зависть. Или желание. Иногда одновременно.
Он шутит про лето и сам же смеётся своим шуткам. Он такой беззаботный, наверное, потому что ему нечего терять.
Беззаботный и как бархатистое тепло солнца на слегка загорелой коже - шикарный.
От болезненной ревности сдавливает дыхание, хотя Рё лучше других знает, что он любит только шумный Токио-Дом, жаркие июльские ночи и себя.
Но Рё делает вид, что не замечает: только пьяно улыбается и тянет его к себе, резко и грубо.
Утром, лёжа без сна, Нишикидо снова задаёт себе один и тот же вопрос: кого любит он сам? Ему проще разобраться в чувствах спящего рядом, чем в своих собственных.
Нишикидо засыпает снова.
А проснувшись, обнаруживает пустую кровать. За окном заканчивается лето, и им в спешке забыты розы с концерта.
Нишикидо выбрасывает их в окно: он не женщина, чтобы маяться такой сентиментальщиной. Но всё же взгляд невольно задерживается на одном ярко-красном цветке, случайно оставленном на столе.

А потом наступила зима.
Вот так, без перехода, внезапно для всех.
И однажды, грея замёрзшие пальцы дыханием и ёжась от пронизывающего ветра, Рё понял, кто напоминает ему зиму.
У него бывает такой взгляд - похожий на матовую поверхность зимнего озера. Только этот взгляд - всё равно что негатив - непроницаемо чёрный.
Он смотрит будто сквозь Рё. Холодное, красивое, беспристрастное лицо. Трудно поверить, что оно принадлежит тому мальчишке, которого когда-то знал Рё. Трудно признаться в этом даже самому себе, но иногда Нишикидо становится не по себе, если он не видит своего отражения в его глазах.
Бывает и другое "иногда". Когда перед концертом он неожиданно сильно сжимает ладонь Рё, так что его слабое тепло становится ощутимым. И под ложечкой начинает предательски сосать от внезапного осознания своей нужности.
Или ещё более редкое "иногда": короткие смс с одним словом.
Приезжай.
Рё смотрит на это слово и улыбается, той улыбкой, которую не собирается никому показывать: растерянной и благодарной. Нишикидо видит, скрытым текстом, несказанное "Ты для меня незаменим".
Рё приезжает.
Утром, днём, ночью...
Дыхание резко вырывается вместе с паром, и больно дышать от покалывания в лёгких.
И больно дышать от покалывания в сердце.
Они сидят рядом, Рё забыл перчатки, и он греет покрасневшие пальцы Нишикидо своим дыханием.
Зимой сумерки наступают быстро, и только если научиться видеть в темноте, можно заметить. Что взгляд у него больше не зеркальный.
Не зеркальный, совсем. По другую сторону. Тёплый, глубокий, искренний.
Когда за окном мягкими серебристыми россыпями укрывает землю первый снег, здесь, в уютном тепле, он негромко смеётся и вспоминает что-то особенное, принадлежащее только им двоим.
И засыпая, толкаясь на тесном диване, Рё знает, что занимает своё место.
Ему ничего не приснится, но на рассвете, проснувшись первым, Нишикидо будет долго смотреть, как блики солнца окрашивают его кожу в причудливые оттенки.
И восход солнца этого морозного утра в середине зимы будет напоминать распускающийся цветок какого-то особенного, светло-красного, почти розового оттенка.

Нишикидо усмехается, мотает растрёпанными волосами и поднимается с кресла. Его полчаса прошли. Он по-прежнему вымотан, зол на весь мир и крайне недружелюбен.
Но...

@темы: JCF III, Nishikido Ryo, PG-13, авторский

Название: One way or another
Пейринг: Акаме
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, oneshot
Загадка: Каме почти ничего не помнит с того вечера, но тем не менее, он интересуется: дала ли Коки та девушка с которой он ходил на свидание? Тем более, что Джин-то об этом знает.
Ответ с обоснованием из текста.
Отгадка: читать дальшеНет, не дала. Джин говорит про неиспользованные презервативы.

читать дальше

Bubbles!
Ozzy Osbourne

Каме знает, что все идиотские идеи, все их самые идиотские истории начинаются с фразы «Эй, Аканиши приехал».
- Эй, - говорит Уэда, «О нет», - думает Каме, - «Нет, не надо», но Уэда все равно заканчивает: - Аканиши приехал, ты в курсе?
- Теперь да, - философски соглашается Каме, понимая, что ближайшие выходные можно отменить. – И что мы?
- Мы как всегда, - радует его Уэда, - Подожди секунду…
Каме, слушая, как Уэда на том конце телефонного разговора командует своими ассистентками, думает, что нужно купить что-нибудь от похмелья.
- Я здесь, - опять звучит в трубке. - Мы как всегда, ближе к субботе, Коки скажет точнее.
- Сейчас пятница, - вставляет Каме, напоминая себе, что Уэда иногда слишком творческий для всяких мелочей наподобие времени, места, смертных, всего.
- О? – удивляется тот. - Ну тогда все совсем как всегда. Или сам позвони Коки, если хочешь.
- Спасибо, обойдусь, - вежливо огрызается Каме.
- Тогда до завтра, - привычно игнорирует Уэда, первым вешая трубку и оставляя Каме с его мыслями о том, что конец света близко, выходные придется отменить, и вообще - Аканиши приехал. Это все, не считая того, что Каме голоден.

У Каме, слава богу, нет друзей. Это делает его жизнь простой, упорядоченной и приятной. Работа, семья, дом, спокойные выходные и долгожданный отпуск – его устраивает все. Конечно, кроме того, что не устраивает, но тут уже Каме не может ничего сделать.
У него есть однокурсники. И это не совсем так, потому что Мару вообще учился на другом факультете, да и Аканиши с Коки, а Джунно, кажется, подбросили инопланетяне, но они жили вместе, пили вместе, проводили круглые сутки рядом, и Каме почти стыдно за то время, потому, что они были его семьей и его всем. Он рад, что их пути разошлись так далеко.
И все равно, он не может удалить их номера из телефонной книжки, так же, как не может положить трубку, когда раз в полгода происходит то единственное, что может их собрать вместе – в Японию на несколько дней возвращается Аканиши.
Когда-то Каме любил его так, что болело где-то за ребрами. Сейчас он предпочел бы не видеть его никогда. В Аканиши всегда было слишком много свободы и слишком мало понимания. Они были молодыми, веселыми, мир лежал у их ног, и Каме – черепашка-чан, Каме был маленьким, симпатичным и влюбленным. Аканиши был красивым, глупым и не знал, что нужно беречь чувства других. Он не слушал маму, не читал книг, и его некому было учить.
Это была старая и глупая история, у всех таких хватает.
- Как долетел? – спрашивает Каме, набрав полузабытый номер.
- Как всегда, - откликаются там. – Привет. Увидимся завтра?
- Конечно, - Каме пожимает плечами, забыв, что его не видят.
Они разговаривают еще немного, перед тем как обоим нужно бежать.
Когда Коки выпивает слишком много, он всегда говорит ерунду, но у них в компании есть Джунно, а с ним что угодно может сойти за норму. Единственное, что заставляет Каме верить в лучшее – что Мару не пьет вообще, а значит, все проснутся у себя дома. Правда, когда слева от тебя Аканиши выпивает непонятно какую по счету стопку и едва не роняет пустой стаканчик под стол, любая вера может пошатнуться. Потому что трезвый Мару – ничто по сравнению с пьяным Аканиши. Тем временем, Уэда возвращается из туалета, судя по всему, по пути ухитрившись кого-то подцепить, дать номер телефона (шестьдесят к сорока, что ненастоящий) и так же по пути распрощаться.
- Вот такие! – вещает Коки, наглядно показывая чей-то размер груди. – Четвертый, точно!
- Ты такие, в жизни, вообще видел? – издевается Аканиши, салютуя очередной стопкой. – И это третий.
- Иди ты, - беззлобно отзывается Коки, и они ржут, толкая друг друга локтями, заставляя Уэду закатывать глаза.
- И что? – издевательски говорит он, позвякивая двумя десятками браслетов. – Джин, налей… Ты их хоть потрогал?
Аканиши послушно наполняет пододвинутый стакан, стараясь ничего не пролить на стол, но Каме все равно приходится промакивать салфетками неаккуратную лужицу.
- Ха, - между делом показывает фак Коки, продолжая рассказ. – Дает мне, значит, она номер. Звони, говорит. Ну я так прикинул…
- Размер? – вворачивает Аканиши, Мару молча допивает сок и подзывает официанта, пытаясь отобрать у Джунно салфетки.
- Заткнись, - огрызается Коки. – Ну и пригласил я ее, в тот ресторан, ну… в который Уэда таскал нас в прошлый раз.
Каме одобрительно кивает, в то время как Аканиши насмешливо фыркает.
- Это же свидание, - как идиоту объясняет ему Коки, поэтому только Каме слышит, как возмущается Уэда, пытаясь выяснить, чем не подходил тот ресторан.
- Отличный, - успокаивает его Каме, слегка салютуя стаканом. – Мне понравилось.
- Идиотский, - перебивает его Аканиши. – Там все такое… слащавое.
- Ты читал его? – вдруг оживает Джунно, пьяно приваливаясь к боку Мару. – Японский словарь, который я подарил?
Джин смотрит на него, как на кретина, впрочем, и сам в этот момент выглядит не лучше.
- Заткнись, - на всякий случай советует ему Каме.
- Это был дурацкий ресторан. На месте той чики, я бы тебе не дал.
- Я бы и не взял! – агрессивно перебивает Коки, залпом выпивая свою стопку.
- А она дала? – дотошно уточняет Мару, и Аканиши смеется, запрокидывая голову.
- Подожди ты, - самодовольно ухмыляется Коки. – Я сделал идеальное свидание: цветы, ресторан, заказывай-все-что-хочешь-детка, все такое. Она потекла еще до десерта.
- Это тупо, - хмыкает Аканиши, заставляя Каме злиться. И даже не на него, а просто так, абстрактно и глупо.
- Заткнись, - повторяет он, почти сквозь зубы.
- Что? – огрызается тот. – Для тебя это тоже идеальное свидание? Цветы, пожрать в ресторане, который нравится, прости господи, Уэде, и отсосать в туалете еще до десерта?
- Эй, - вскидывается Коки. – Откуда ты знаешь про отсосать?
- Ты что-то против меня имеешь? – прищуривается Уэда, и Каме честно не завидует трубочке от коктейля, зажатой в его кулаке.
- Почему нет? – сквозь зубы говорит он вслух, неприязненно глядя на Аканиши, но тот просто смеется.
- Не тех выбираешь, Каме, - неприятно оскаливается он, поигрывая пустой стопкой. – Я бы устроил тебе идеальное свидание, чтобы ты хоть узнал, что это.
- Надеюсь, Супермен спасет меня от этого, - зло отбивает Каме, еле переводя дыхание от накатившего раздражения. Он собирается сказать что-то еще, но Мару бьет ладонью по столу, заставляя подпрыгнуть полупустой стакан Уэды.
- Заткнулись, - просто говорит он. – Оба.
И Каме почти ощущает, как развеивается искрящее между ними напряжение, позволяя, наконец-то, выдохнуть. Аканиши тоже отводит взгляд, заглядывая в пустую бутылку, и подзывает официанта, чтобы заказать следующую.
- Так дала? – с любопытством уточняет Джунно, и Коки азартно взмахивает руками, возвращаясь к рассказу. А Каме залпом допивает содержимое стакана, после чего несколько секунд размышляет, записан ли у Мару его адрес.
Что происходит после, он не помнит.

Это где-то около семи или восьми утра, перед глазами все равно все расплывается, не давая узнать точно. Но в дверь Каме звонят или стучат, или все же звонят. Он со стоном прячет голову под подушку, пытаясь представить, что ему это все кажется, а неизвестный гость сам пропадет, желательно сквозь землю, но где-то там, на другом конце квартиры все не успокаиваются. И у Каме не остается выбора, кроме как скатиться с кровати, по пути чуть не запутавшись в простынях, и вывалиться в коридор, спотыкаясь о брошенные сапоги.
Весь прошедший день он болел, запивая аспирин минералкой, не вылезал из постели, стараясь не двигаться, и устроил себе марафон старых дорам. Но, не смотря на то, что уже понедельник, он до сих пор чувствует себя разбитым, мечтая никогда не выходить из дома.
- Привет, - говорит Аканиши. Каме несколько секунд тупо рассматривает его, после чего пытается захлопнуть дверь, но он слишком сонный и медленный, чтобы Аканиши не успел подставить ногу, оставляя широкую щель.
- Ты что, спишь?
- Уже нет, - зло отвечает Каме, зябко натягивая рукава пижамы на ладони. – Но собираюсь.
- В машине поспишь, - вытесняет его из дверного проема Джин, без разрешения проталкиваясь в квартиру. – Собирайся.
- Что? – ошарашено переспрашивает Каме, но ему в лицо прилетает позавчерашняя рубашка, насквозь пропитанная алкоголем и сигаретным дымом. И ему не остается ничего, кроме как, мысленно желая смерти своей судьбе, швырнуть одежду на диван и пойти умываться.

Когда за спиной захлопываются двери подъезда, он наконец-то осознает, что сейчас понедельник, восемь (или девять?) часов утра, в Токио ясно, а сам он собирается ехать неизвестно куда с Аканиши, у которого в голове, как известно, пустота и три неправильных глагола. Английских.
- Что это будет? – еще раз пробует Каме, щурясь от света поднимающегося солнца и вспоминая, взял ли он солнцезащитные очки. Аканиши мельком оборачивается, выключая сигнализацию на своей машине, и дергает плечом.
- Свидание. Забыл?
И если бы кто-то и описал, что чувствует человек, когда на него падает гора, то это был бы Каме.
- Что? – тупо переспрашивает он, прекращая искать очки в своей слишком модной бездонной сумке.
- Идеальное свидание… - напоминает Аканиши, явно проглатывая какое-то не очень хорошее слово в конце предложения, и это на него совсем не похоже. – Я обещал тебе идеальное свидание.
Несколько секунд Каме пытается понять, о чем идет речь, а потом какие-то смутные воспоминания накладываются на смазанные ощущения, и он таращится на Аканиши, как будто видит того впервые.
- Это был сарказм! – фыркает он, еле удерживаясь от того, чтобы повертеть пальцем у виска.
- Мы же друзья, - как само собой разумеющееся заявляет Аканиши. Как будто это все может объяснить.
- И? – колко уточняет Каме, делая шаг назад, к своему подъезду.
- Я не могу позволить тебе умереть, не узнав, что такое идеальное свидание, - с серьезной миной говорит Джин, подбрасывая и ловя свои солнцезащитные очки. – Так что поехали. Ключи от твоей квартиры все равно у меня.
У Каме просто не находится слов.
- Мое идеальное свидание не начинается в восемь утра, - говорит он через полчаса, сонно и слегка раздраженно глядя в окно.
- Девять, - поправляет Аканиши, включая поворот. – Спи.

Первый раз Джин будит его где-то на полпути, выехав на смотровую площадку и неаккуратно остановив машину почти на дороге.
- Убери, - кивает ему Каме, захлопывая за собой дверцу, и зябко прячет руки в карманы куртки. Пока за его спиной опять заводится и паркуется машина, он подходит к самому ограждению, глубоко вдыхая соленый морской воздух.
- Держи, - подталкивает его в плечо Аканиши, всовывая в руки аккуратно упакованное бенто. Каме несколько секунд разглядывает сосисочных осьминогов и яичных покемонов, перед тем как осторожно уточнить:
- Ты же не сам это делал?
- Нет, конечно, - усмехается Джин, доставая из кармана палочки. – Но я выбирал. Честно.
- Верю, - посмеивается Каме и не может удержаться от того, чтобы не воткнуть палочку прямо в осьминога.
- Ты его убил, - мрачно замечает Аканиши, но только через несколько мгновений, Каме понимает, что не может удержаться от улыбки.

Спать сытым – это куда более приятное занятие, насколько вообще может быть приятным сон в машине. Но у Джина легкая рука, а дорога ровная и прямая, поэтому Каме дремлет весь оставшийся путь, время от времени открывая глаза, только чтобы взглянуть в окно.
- Эй, - несильно тормошат его. – Мы на месте.
Каме не знает, где он находится, потому что проспал все знаки и указатели, но это один из приморских городков, гордящийся собственным пляжем с колючим серым песком, бетонной набережной и примостившимся на склоне крошечным храмом. Наверное, и до него, и после – еще сотня таких же близнецов, разделенных парой десятков километров, но Аканиши выбирает именно этот, выходя из машины и прикуривая пару раз вхолостую щелкнув зажигалкой.
- Какой план? – ежится Каме, тоже захлопывая за собой дверцу и оглядываясь по сторонам. В конце улицы разговаривают две женщины, а через три дома от них перед традиционной раменной котенок играет каким-то мусором.
- Увидишь, - ухмыляется Джин, туша сигарету об асфальт и протягивает руку, как будто ожидает, что Каме тоже протянет ему ладонь. Но этого конечно не происходит, и Аканиши просто манит его за собой на более шумную и оживленную улицу.
Пока они петляют куда-то выбираясь через кварталы, Каме оглядывается по сторонам, впитывая в себя атмосферу этого места, настроения людей, обрывки разговоров. Они проходят мимо нескольких красивых девушек - действительно красивых, и он замечает, что Аканиши, вопреки привычке, даже не оборачивается, продолжая уверенно и неспешно вести его куда-то.
- Эй, - ловит его за рукав Каме, стараясь не касаться пальцами кожи. – Куда мы идем?
- Совсем не можешь потерпеть? – не сбавляя ход, разворачивается к нему Аканиши, продолжая идти спиной вперед. Его рука меняет положение, из-за чего пальцы Каме соскальзывают сначала на запястье, а потом оказываются в плену ладони. И Каме уже собирается отдернуться, отвернуться, может, что-то сказать, но тут они выбираются из очередной узкой улочки, оставляя позади скучные серые стены, и перед ними на весь горизонт от края до края открывается море. С утра немного штормит, волны налетают на берег, как будто пытаются, слизывая все на своем пути, забраться все выше, к бетонным стенам набережной.
- Ох, - единственное, что говорит Каме, забыв о попытках сопротивления, а потом краем глаза ловит внимательный взгляд Аканиши, и просит:
- Пойдем поближе?

Вода почти ледяная, но он все равно снимает сапоги, закатывает джинсы (забыв том, во сколько они ему обошлись), и бредет по краю прибоя, оставляя за собой цепочку следов. Аканиши отстает, держась где-то повыше, и Каме благодарен ему за это. Он остается наедине со всем этим морем, небом, позволяя себе просто подставлять лицо неутихающему ветру. Но когда оборачивается, то видит, что Джин куда дальше, чем казалось – совсем маленький с такого расстояния, бросивший прямо на песок свою куртку и ждущий его обратно.
- Побудем здесь? – вернувшись, просит Каме, зябко потирая плечи сквозь куртку.
- Угу, - соглашается Джин, немного отодвигаясь, чтобы уступить край расстеленной одежды. – Падай.
Каме знает, что это все не просто так, потому и не удивляется, когда его плечо крепко обхватывает чужая рука.
- Холодно, - нейтрально говорит он, пытаясь хотя бы выглядеть вежливым, но Джин не оценивает, равнодушно соглашаясь:
- Угу.
А потом оказывается, что у него с собой есть термос с чаем, и спустя десять минут пустых разговоров, Каме даже выясняет, что по всем вопросам, связанным с едой, Джина консультировал Ямашита.
К счастью, Каме не знает, кто это, но ему льстит слово «консультация».

Когда сидеть становится слишком неуютно, даже не смотря на то, что Джин предлагает свою толстовку, и греет в ладонях его руки, Каме поднимается. Они взбираются обратно на набережную, сдирая ладони о выступы на бетонных блоках, и еще раз оборачиваются, чтобы взглянуть на сереющую гладь.
Зимой темнеет быстро, потому Каме борется со странной тоской, понимая, что сегодня они уже сюда не вернутся.
- Идем? – негромко, как будто не понимая что происходит, и не зная, как с этим справляться, спрашивает Джин, и Каме просто кивает, первым отворачиваясь и позволяя аккуратно взять себя за руку.

- Ты же не ешь морепродукты? – подозрительно прищуривается он, рассматривая их заказ. Ресторан выглядит просто, но от меню у Каме разбегаются глаза, как будто он опять ребенок и его ставят перед выбором – покебол с каким покемоном он больше хочет. Или кого больше любит – папу или маму.
- Зато ты любишь, - как будто ребенку, объясняет Аканиши. – А это же твое идеальное свидание.
Каме снова улыбается, когда слышит эту фразу. И ему немного неуютно это признавать, но Аканиши действительно слишком близко подбирается к его воплощению.
- Приятного, - тем временем говорит тот и даже не морщится, глядя на какое-то угрожающе выглядящее щупальце осьминога.
- Ты должен сказать «черт», - советует Каме, прикрывая рот ладонью. – Скажи.
- Ты вечно ноешь, когда я не то говорю. А теперь ты ноешь, когда я говорю все правильно… - с напускным возмущением заявляет Аканиши, а потом замечает улыбку Каме и осекается на половине слова.
- Эй, - говорит он вместо этого. – Я видел! Ты был довольный.
- Скажи «черт», - отвечает Каме, стараясь удержать серьезное выражение лица. – Ты ненавидишь морепродукты и боишься осьминогов.
- Я обещал идеальное свидание, а ты собираешься все испортить, – сопротивляется Аканиши, но Каме не отступает.
- Просто скажи это! – настаивает он. – Это же мое желание на моем свидании, так?
Тогда Джин сдувается, обиженно глядя из-под челки, а потом пожимает плечами.
- Черт, это выглядит отвратительно.
Каме оценивает его «отвратительно» вместо «блевотно», и уже не прячет улыбку.
- Тогда подожди, пока я все это съем, а потом пойдем, поищем что-то для тебя, - говорит он, двигая к себе общее блюдо.

На этот раз ведет Каме, и он надеется, что его память не подведет. Но замеченная традиционная раменная находится там же, где и была – неподалеку от машины Аканиши, правда смешного котенка уже нигде не видно, а улица кажется совсем безжизненной.
Каме уже сыт, потом он просто заказывает саке, и наблюдает за тем, как быстро, и чуть неаккуратно, ест Джин.
- Хорошо? – спрашивает он, рассеянно поглаживая ладонью гладкую поверхность стола, и Аканиши кивает:
- Угу. Попробуешь?
Каме с улыбкой отказывается, делая глоток из стаканчика. На улице темнеет, хотя небо еще раскрашено в оранжевые тона, и в окно он может видеть, как мигает сигнализация на лобовом стекле машины Аканиши.
- Новая? - кивает он в ту сторону, подразумевая машину, и удивляется, когда Аканиши без уточнений кивает.
- А?.. – еще раз пробует он, просто для проверки, но Аканиши опять отвечает правильно.
- Ту отдал маме.
- А, - бессмысленно говорит Каме, замолкая.
В любом случае, ему уютно и так, даже если задумываться о том, что так не должно быть.

Они останавливаются почти на краю, за шаг до конца площадки. Вниз сбегает крутой склон, усыпанный камнями, и Каме борется с собой, чтобы не отступить назад, за плечо Джина, отгораживаясь им от опасной высоты.
- Красиво, - говорит он вместо этого, полной грудью вдыхая влажный воздух и подставляя лицо усиливающемуся ветру.
Джин ничего не отвечает, просто осторожно кладя ладонь ему на спину, как будто придерживая, или страхуя. Его тепло не чувствуется сквозь слои одежды, но Каме кажется, что от места прикосновения все равно расползается жар.
Они молчат некоторое время, пока Каме опять не нарушает тишину, негромко говоря:
- Спасибо.
- Такое как надо - дергает плечом Джин и кладет свою ладонь на талию Каме. – Обращайся, если что.
Каме усмехается, поворачивая к нему голову, и задумчиво смотрит.
- Это было почти идеально, - признает он.
- Почти? – приподнимает брови Джин. – Что я пропустил?
Он несколько секунд рассматривает Каме, прежде чем в его глазах загорается понимание.
- Черт, - честно говорит он. – У меня еще есть шанс, чтобы исправиться?
Каме пожимает плечами, но не возражает и не отстраняется, когда Джин наклоняется к нему, ниже и ближе. Когда его дыхание касается губ, а потом расстояние исчезает совсем, и Джин целует его, просто и почти невинно, как будто пробуя.
- А так? – негромко спрашивает он, слегка отстраняясь, и его глаза искрятся весельем.
- Я еще думаю, - подначивает Каме, точно зная, что такой вызов Джин не пропустит, а поэтому не удивляется, когда их губы опять соприкасаются, уже сильнее, глубже, настойчивей. Он вплетает пальцы в распущенные волосы, притягивая Джина к себе поближе, и целует его так, как хотел когда-то, когда в Джине был весь его мир. Наверное, это самое искреннее, что он когда-либо делал, и когда волна уходит, а они опять больше не единое целое, он чувствует себя счастливым и спокойным. Как будто заканчивается что-то, чему давно стоило положить конец, и теперь впереди все что угодно.
- Поехали? – улыбается он, бросая последний взгляд на неспокойное море, расцвеченное оранжевым и красным.
- Поехали, - кивает Джин, доставая из кармана ключи от машины, и уже открыв дверцу, предупредительно поднимает палец. – И чтобы я никогда больше не слышал этой ерунды про рестораны, десерты и неиспользованные презервативы!
Каме оценивает его «ерунды» вместо «дерьма», и соглашается.
Но вслух, конечно, беззлобно смеется:
- Иди ты!

End

@темы: JCF III, Kamenashi Kazuya, Akanishi Jin, AU, PG-13, авторский

Название: Обмани меня, если сможешь
Пейринг/Герои: РёПи, ТегоПи, Йоко
Рейтинг: G
Загадка: Какое слово зашифровано в коллаже? Слово отражает суть сюжета) Слово написано русскими буквами
Отгадка: читать дальшеАфера
Оригинал: 1920х1080, 500 kb

@темы: fanart, You Yokoyama, JCF III, Nishikido Ryo, Tegoshi Yuya, Yamashita Tomohisa, G

Название: Легенда о филине
Пейринг/Герои: Goseki Koichi/Totsuka Shota
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Ау в каноне
Загадка: Какому народу принадлежала деревня, в которой побывали Коичи и Шота?
Ответ: читать дальшеНароду Айнов

читать дальшеК тому моменту, когда Шота нашел в себе силы открыть глаза, боль в голове уже немного утихомирилась, но белые вспышки остались – он протер веки, пытаясь понять, почему земля вокруг по-прежнему покрыта… снегом? На сугроб рядом падала странного вида тень – Шота поднял голову, щурясь от предзакатного солнца. Прямо перед ним возвышались ворота, с которых на него мрачно взирала деревянная сова, а далеко вперед тянулась покрытая снегом дорога, окруженная причудливыми, угловатыми домами. «Какого чёрта?» – Это было единственное, о чём Тотсука сейчас смог задуматься, на всё остальное не было сил. «И где Коичи?» – Беспокойство за друга всё-таки заставило Шоту сесть, и он сразу же начал озираться по сторонам в поисках Госеки. Когда искомый объект был найден, Тотсу с облегчением выдохнул. Встать он даже не пытался, так как отчётливо понимал, что просто не получится, и поэтому он просто-напросто подполз к Госеки.
- Ты в порядке? – Он осторожно тронул Госеки за плечо, вгляделся в лицо, старательно удерживая уплывающее сознание. Когда не получил ответа – похлопал по щекам, в отчаянии схватил горсть снега и прикоснулся к щеке Коичи, хотел быстро, а вышло не очень – все движения были крайне медленными – а может, ему казалось? – и по щеке Госеки потекла вода. Тот чуть шевельнулся и приоткрыл мутные глаза, с трудом фокусируя зрение на Шоте.
- Это… - прошептал он, повернув голову – как раз в этот момент шапка снега с ворот упала на землю, - что за место?..
Тотсу снова осмотрелся по сторонам, стараясь понять, из-за чего снег упал с ворот, но так и ничего не заметил, зато теперь его внимание привлёк огромный филин, красующийся на воротах. Он старался вспомнить места в Японии, которые так или иначе были связаны с филинами, но ничего не приходило в голову. “Что же это за место-то такое?” – снова задумался Тотсука и посмотрел на Госеки.
- Самому бы хотелось знать. Интересно, а где Юу-сан? Ты ему звонил? – поинтересовался Шота, не замечая, как на секунду во взгляде Госеки вспыхнула ревность.
- Телефоны либо кто-то отнял, либо сами выпали. Надо отсюда выбираться, - заметил Коичи и с помощью Тотсуки смог сесть, но руку его так и не отпустил. Они с трудом поднялись – шатало, как после хорошего удара по голове. Может, так оно и было?
В последний раз оглянувшись на филина, Шота повел Госеки за собой, не забывая осторожно придерживать за талию. В домах, несмотря на то, что они выглядели заброшенными, окна и двери были на месте, стены нигде не обвалились.
- Скоро стемнеет, - выдохнул Госеки, останавливаясь.
- Неужели тут никого нет? – Шота закусил губу. – Должен же был остаться хоть кто-то! Ничего, дойдем до центра города и попросим у кого-нибудь помощи. Возможно, Юу-сан уже где-нибудь там. Он не мог нас бросить. – Тотсука помолчал немного и слегка неуверенно добавил: - Правда же?
- И, тем не менее, бросил. – Госеки приобнял его чуть крепче, заглянул в глаза: - Еще немного осталось, идем?
Шота выдавил слабую, вымученную улыбку. Голова непрестанно кружилась, и ему постоянно казалось, что он падает куда-то вниз. И все же он произнес:
- Пойдем, - и они побрели дальше, туда, где виднелся гигантский тотем – отсюда нельзя было разглядеть, кого, но Шота смутно догадывался.
Госеки постоянно посматривал на Шоту, надеясь, что тот действительно сможет дойти до центра этого городка. Казалось, что они попали в какой-то фильм ужаса, и люди сбежали из этого места по какой-то непонятной причине. «Может, тут действительно произошло что-то странное? Хотя о чём я вообще думаю? Мы же не в сказке, чтобы здесь орудовали колдуны, маги и так далее. Но всё равно это странно, все дома целы», - подумал Коичи, кинув взгляд на небольшой, но, казалось бы, ухоженный дом. Помимо воли перед глазами опять встал тот филин на воротах – и по телу пробежал холодок.
- Ты как? – послышался взволнованный голос Тотсуки, и Коичи, ласково улыбнувшись, повернул голову к парню, надеясь, что тот хоть немного перестанет о нём волноваться.
- Всё нормально, - попытался успокоить Госеки и приобнял Шоту, улыбаясь чуть шире, пытаясь казаться уверенным в своих – и их обоих – силах. – Пойдём, немного осталось, - произнёс он, и Тотсу, глубоко вздохнув, пошёл в сторону тотема, в котором уже можно было заметить контуры какой-то птицы. Хотя Коичи уже догадывался, какой именно.
Он вспоминал, как около двух недель назад их общий знакомый, Юу, позвонил им и предложил в отпуск съездить на Хоккайдо, расслабиться. Он не настаивал ни на совместном проживании, ни на долгом времяпровождении втроем, наверное, поэтому Коичи, с разрешения Шоты, согласился – и вот три дня назад он и Тотсука приехали сюда; Юу уже ждал их. А сегодня они просто поехали в бар немного выпить. Больше Госеки ничего не помнил.
Храм был все ближе и ближе, и, наконец, они оказались на площади с тотемом посередине.
- Жуть берет, - произнес Госеки уже вслух.
- Да, - выдохнул Шота.
- Тебе какой дом больше нравится? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Коичи.

Внутри оказалось неожиданно уютно, но по непонятной причине это только навеяло больше страху, нежели облегчения. Когда стало чуть теплей – дрова в очаге вовсю разгорелись, - Коичи расстелил перед огнем две пары одеял, чтоб было мягче, и осторожно опустился туда, вытягивая руки вперед в попытках согреть их.
- Садись, - предложил Госеки. Когда Шота не ответил, он обернулся и замер, потому что понял причину молчания. На одном из подоконников снаружи сидел филин, устремив немигающий взгляд желтых глаз точно на комнату.
- Это игрушка, - твердо сказал Коичи.
- Он только что поворачивал голову, - с ужасом прошептал Тотсука, - я тебе клянусь!
- Но они же вроде только ночью летают, - попытался успокоить его Госеки. – Тебе показалось. – Осторожно обняв Шоту, Коичи попытался усадить его, но тот вывернулся и, посмотрев жалобно, умоляюще, сказал:
- Нам нужно уйти отсюда сейчас! Это не к добру, ничего хорошего из этого не выйдет!
- Дверь заперта, ничего не случится. – Госеки сжал его руку. – Все будет хорошо.
- Я не выдержу ночи под его взглядом! – вскрикнул Шота. – Он будто… ест глазами…
Коичи снова взглянул в сторону филина и прижал Шоту крепче к себе. Хотелось оградить любимого человека от того страха, который сейчас испытывал Тотсу.
- Прошу, успокойся, вряд ли он тут долго будет сидеть. В конце концов, я могу выйти и прогнать его, - прошептал Госеки, начиная ласково поглаживать Шоту по спине, желая хоть как-то помочь ему расслабиться.
- Нет! – воскликнул Тотсука, утыкаясь в плечо Коичи и стараясь справиться со страхом, но даже сейчас, стоя спиной к окну, казалось, что этот филин наблюдает за ними, и от этого взгляда на душе с каждой секундой становилось всё страшнее. – Я не отпущу тебя туда, не отпущу, - тихо зашептал Шота, прижимаясь крепче к Коичи и очень надеясь на то, что он не выйдет из этого дома, по крайней мере, один.
- Но ведь это просто филин, пусть даже и настоящий. Ничего страшного он мне не сделает, - в очередной раз попытался успокоить Госеки, но Тотсука начал дрожать ещё сильнее.
- Нет, прошу, давай просто уйдём. Умоляю тебя, - взмолился Тотсука и посмотрел в глаза Коичи со страхом и надеждой - вдруг тот сейчас согласится?..
- Тут безопасней, - произнес Госеки, осторожно укладывая Шоту на одеяла. Тот отвернулся к огню, позволяя пламени танцевать в своих зрачках, а Коичи лег позади, обняв любимого за талию. Тонкого одеяла явно не хватало на двоих, и они прижались друг к другу крепче. Взгляд филина прожигал спину – Госеки чувствовал его даже сейчас, глядя в другую сторону, и пообещал себе заснуть лишь после Шоты.
- Поверь, все будет хорошо, - повторил он напоследок. Тотсука, кажется, согласно кивнул и закрыл глаза.
Коичи погладил его по плечу и почти почувствовал движение позади – он осторожно обернулся, чувствуя, как бешено бьется сердце, - птицы за окном не было, лишь непроглядная тьма. «Тотсу необязательно это знать», - подумал Коичи и, повернув голову к парню, поцеловал в шею и прикрыл глаза, вслушиваясь в ровное дыхание Шоты.
- Что-то случилось? – спросил Тотсу и попытался повернуться, но Коичи не дал этого сделать.
- Всё в порядке, спи, хороший мой, - тихо произнес Коичи и погладил Шоту по волосам. Тот прикрыл глаза, чуть улыбаясь и радуясь, что Коичи сейчас рядом с ним; он боялся даже подумать, что бы делал без него.
- Можешь меня обнять? Мне так спокойнее, - попросил Тотсу, прижимаясь к Коичи чуть сильнее.
- Хорошо, - прошептал он и, поцеловав Тотсу в ухо, просто крепко обнял Шоту, начиная немного успокаиваться. Сейчас, когда этот странный филин улетел, стало немного спокойнее, по крайней мере, не было этого прожигающего спину взгляда, и Коичи не беспокоился за Шоту. «С нами ничего не случится. Всё закрыто, вряд ли кто-то будет разбивать окна, мы сразу же услышим», – попытался успокоить самого себя Госеки, при этом прижимая Тотсу к себе. Вскоре парень услышал ровное дыхание Шоты и, облегчённо вздохнув, позволил и себе закрыть глаза. Хотелось знать, сколько сейчас времени, но своим часам он не верил, слишком было темно.
Но нормально поспать Госеки так и не смог. Он постоянно просыпался от того, что ему снилось что-то непонятное, будто бы филин превращается в чудовище и нападает на них. И каждый раз Коичи просыпался и отчаянно пытался успокоить себя, повторяя, как мантру, что это всего лишь сон, что Тотсу рядом с ним, и всё в порядке. “Что же всё-таки произошло?” – снова задумался Коичи, стараясь вспомнить всё, что произошло с ними. Юу пригласил их в бар, который с самого начала не понравился Госеки. Казалось, что в такое захолустье вообще никто не заходит. Там была всего-то парочка посетителей странной внешности, да и бармен больше напоминал главу якудзы, нежели нормального человека. Им принесли что-то выпить, а затем… Коичи снова ощутил лёгкую головную боль и, приоткрыв глаза, снова вздохнул. Ему на секунду показалось, что за ними снова кто-то следит, но, взглянув в окно, он не заметил ничего, кроме темноты. “Когда же уже начнёт светлеть? Тогда можно будет без какого-либо страха выйти на улицу и поискать хоть одно людное место в этом городе”, - подумал Госеки, машинально прижимая спящего Тотсу к себе. “Главное ему не узнать о том, что мне снилось”, - подумал Коичи, но ощутил, как Шота в его руках вздрогнул, а потом вскрикнул.
- Коичи! – позвал он и, полностью проснувшись, ощутил, как его продолжает прижимать к себе его любимый.
- Тотсу, что случилось? – обеспокоенно спросил Коичи. Шота, повернувшись лицом к Госеки, погладил его по щеке, будто бы боясь, что ему кажется, и на самом деле Госеки здесь нет, но, ощутив лёгкий щипок за руку, Шота вскрикнул и обиженно посмотрел на Коичи.
– Прости, другого выхода не было. Что произошло? – спросил Госеки, прикоснувшись ласковым поцелуем к щеке Тотсуки.
- Я не очень хорошо помню. Помню лишь темноту, и как ты вдруг исчез, когда на твоё плечо сел филин, - ответил Шота, успокаиваясь в объятьях любимого человека. Коичи прикусил губу, вспоминая свои сны. “Да что же это такое-то?” – с раздражением и злостью подумал Коичи, ощущая, как Шота обнял его, и уткнулся в его плечо.
- Успокойся и попробуй снова заснуть. Это всего лишь сон. Я никуда не денусь, тут действительно безопасно. И я думаю, что скоро настанет утро, и мы сможем наконец-таки выбраться из этого чёртового города, но, чтобы это сделать, нам потребуются силы. Поэтому надо выспаться, - тихо говорил Госеки, начиная ласково гладить спину Шоты. Тот расслабленно улыбнулся и, прикрыв глаза, снова заснул. И никто из них не заметил, что на какой-то момент возле окна снова появился филин, но стоило Коичи повернуть голову, как птица снова исчезла.
Оставшееся время Госеки провёл в какой-то полудрёме. Он совершенно не любил это состояние, кажется, что ты спишь, но при этом ты осознаешь, где ты находишься, рядом с кем, и невольно прислушиваешься к любому шороху. Проснулся он только тогда, когда ветер, хотя Коичи казалось, что это был не ветер, заставил ветки стоявшего рядом с домом, дерева качнуться и ударить по окну. Коичи лишь порадовался тому, что Шота лишь сильнее прижался к нему, но продолжил спать. «Он действительно должен выспаться», - с заботой подумал парень и снова прикрыл глаза.
Ему помешало то же ощущение, что и вечером. Казалось, что чей-то взгляд снова прожигает спину, и Госеки невольно повернул голову, но так и никого не увидел. “Паранойя”, - подумал он нервно и, снова закрыв глаза, постарался успокоиться и всё-таки уснуть, что наконец-таки у него получилось.
Тотсу проснулся от того, что ему стало холодно. Открыв глаза, он улыбнулся, предвкушая, что разбудит Коичи поцелуем, но, не заметив своего парня рядом, Шота сел на импровизированном матрасе и осмотрел комнату. Заметив открытую дверь, он с ужасом представил себе, что могло произойти, и, набросив на плечи куртку, выбежал на улицу.
- С добрым утром, - послышался голос Госеки. Коичи, улыбнувшись, подошел к парню, укоризненно заметив:
- Не стоило тебе выходить на улицу.
- Не стоило тебе ходить черт знает куда, - недовольно пробурчал Тотсу, прижимаясь к Коичи сильнее, нарываясь на благодарный поцелуй – и получая.
- Да, но нам с тобой нужно искать выход из этого города, а перед этим надо бы поискать Юу-сана, - сказал Коичи и, взяв руки Шоты в свои, стал согревать их дыханием. Тот, чуть покраснев, отвёл взгляд в сторону, начиная внимательно изучать тотем.
- Тебе этот филин никого не напоминает? – спросил Шота.
- Знаю, я уже обратил внимание и даже на несколько секунд подумал, что он ночью стал живым, но… мы же не в сказке, где неживые предметы оживают, - напомнил Госеки, и Тотсука кивнул. – Пойдём, у нас и так времени мало. Здесь быстро темнеет, - напомнил Коичи и, просто взяв Шоту за руку, повёл его в сторону тотема. – Там есть дорога, не знаю, куда она ведёт, но, думаю, есть смысл попробовать пойти по ней, - предложил Коичи и снова искоса взглянул в сторону тотема. Снова появилось ощущение, что за ними кто-то наблюдает, но, чтобы не беспокоить Шоту, он не стал оборачиваться, а лишь крепче сжал руку Шоты в своей и вышел с ним на небольшую дорогу.
Но, как ни странно, они вернулись снова к тотему.
- Что за фигня?! – воскликнул Коичи, пытаясь понять, как они умудрились сделать круг. При этом он прекрасно помнил, что шли они по прямой и вроде бы даже никуда не сворачивали.
- Может, попробуем ещё раз пойти? Я видел там несколько поворотов, - предложил Тотсу, заметив, что Коичи начинает нервничать.
- Хорошо, - ответил он и пошёл за Шотой, старательно пытаясь запомнить дорогу. Но ни во второй, ни в третий раз у них так ничего и не получилось, и они всё время выходили на центральную площадь к тотему и храму рядом с ним.
- Все дороги ведут в Рим? В нашем случае все дороги ведут к тотему в виде филину, и… - Госеки запнулся, стараясь придумать название храму, – видимо, месту поклонения данному божеству, - закончил Коичи, и Тотсука, усмехнувшись, потянул любимого к храму.
- А давай посмотрим, что там? Вдруг что интересного найдём, может, даже карту этого места, – предложил Шота, и Коичи, согласившись, подошёл вместе с парнем к дверям храма.
Внутри стояла мертвенная тишина и было почти пусто, только в глубине зала на золоченой – или золотой – подставке виднелась фигурка идола. Кое-где по углам виднелась и паутина, деревянные панели потемнели от времени. Шота до боли сжал руку Коичи, шепнув:
- Я, кажется, передумал. Может, пойдем, нет?..
- Но карта может быть только здесь, - возразил Коичи, - здесь безопасно, успокойся. – Он улыбнулся, но тревога Шоты полностью не прошла, оставила неприятный осадок в глубине души.
Откуда-то повеяло ветром, захлопали крылья. Что-то словно толкнуло Тотсуку в спину, и он оглянулся через плечо, пока Коичи упорно тащил его вперед. Двери, качнувшись, захлопнулись с громким стуком, от которого оба вздрогнули.
- Пойдем, пожалуйста, - вновь горячо попросил Шота, - это может быть небезопасно!
- Но это – наш единственный выход, - заметил Коичи.
Впереди что-то упало, Шота, ойкнув, остановился.
- Мне кажется, или… - пробормотал он, медленно разворачиваясь. Деревянные панели позади них сдвинулись. – Ты не мог бы… открыть их?
- Времени нет, - нетерпеливо сказал Госеки, - пойдем, быстрее найдем хоть какое-то объяснение тому, что происходит, быстрее уйдем, понимаешь?
- С учетом того, что выхода отсюда нет, звучит как нельзя более актуально. – Идол медленно повернулся на подставке. Госеки отшатнулся, Шота, оступившись, полетел на пол.
- Этот… голос… - Тотсука вскинул голову, глядя на идол. Тот растаял, явив им Юу, целого и невредимого, и ни тени страха. «Он все знал?» - подсознательно удивился Коичи, но не двинулся с места, лишь помог Шоте подняться и крепко прижал к себе. Что бы ни случилось – не отпустит.
- Кажется, вам нужна была карта. – Под ноги Госеки с легким шорохом упал сложенный вчетверо листок бумаги. – Получайте.
Коичи осторожно, не опуская головы, поднял лист и развернул – кажется, древняя карта этой деревни.
- Кто ты такой? – Голос Шоты зазвенел не то от ярости, не то от ужаса, его, кажется, трясло. Коичи быстро искал глазами ближайший выход из деревни, им нужно только пересечь границу – и все должно прекратиться.
- Это с какой стороны посмотреть, - усмехнулся Юу. – Нашел?
Коичи вздрогнул.
- Что?
- Как что, «ближайший выход из деревни», - объяснил Широяма. – Ладно, верни карту на базу. Более бесполезной вещи я в жизни не видел. Выходы перекрыты и блокированы духами.
- Что за духи? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Коичи, отпустив карту. Шота спрятал лицо у него на плече.
- Здешнего народа, - спокойно сказал Юу, - злые достаточно люди оказались. Поэтому и задержались на земле. А знаешь, что их так при жизни обозлило?
Коичи покачал головой. Главное – потянуть время. Широяма явно пришел сюда не просто поговорить, а значит, нужно отодвинуть момент, когда он решит выполнить свою истинную цель.
- Вторжение варваров на их территорию. Вашего народа. – Юу сощурил глаза. Красивые, кстати, глаза – Госеки невольно посмотрел прямо в них, чувствуя, как руки непроизвольно разжимаются, опадают, отпуская Шоту. И пусто-пусто стало внутри – словно он никогда не чувствовал. Широяма шагнул вперед как раз в тот момент, когда по помещению прошел вихрь, раздвигая панели. Госеки вскрикнул, когда его повалили на пол, что-то острое чиркнуло по щеке, и тут же брызнула кровь. Он услышал еще один крик – Шоты – и резко распахнул глаза, превозмогая боль. Гигантская птица билась в руках Шоты, на полу краснели капельки крови. Юу неожиданно оказался рядом, и все прекратилось – резко, будто по приказу волшебства. Шота рухнул в объятия Госеки, а филин поспешно взлетел вверх.
- Старые дешевые приемчики, - сквозь зубы процедил Широяма. – Счастливо оставаться. – Он исчез, снова напомнив о волшебстве. Госеки вздрогнул, отодвинувшись подальше от филина и утягивая за собой Шоту. Белый туман расползался по комнате, окутывал стены. Чья-то сильная рука ухватила Шоту за предплечье и подняла на ноги, Госеки вскочил сам вслед за ними. Туман, наконец, растворился, обрисовав контуры высокого брюнета с зелеными – зелеными?! – глазами, вынудил Госеки и Шоту вновь отшатнуться, сделать шаг назад, отступить. Коичи хотел было рвануть назад, пока открыт хотя бы один выход, но Тотсука его удержал.
- У тебя кровь, - сказал незнакомец, ладонью стирая ее с щеки Госеки. – Извини, другого способа отрезвить тебя не было.
- Ты пришел… помочь? – осторожно спросил Шота.
- Да.
Они помолчали ровно секунду, до тех пор, пока где-то снаружи не раздался страшный вой. Тогда бывший филин резко вскинул голову и произнес всего одно слово:
- Бежим.

В доме уже было холодно, вновь разожженная печь не могла согреть все помещение сразу, и Госеки с Шотой сжались около нее, прижавшись друг к другу как можно крепче. Коичи, склонив голову Тотсуке на плечо, кажется, спал – или просто глубоко задумался, закрыв глаза.
Стены по-прежнему дрожали от атак, но все еще выдерживали нечеловеческий натиск. Шинжи – бывший филин – сидел поодаль, скрестив руки на груди.
- У нас есть еще пять минут, - проронил он наконец. – Затем Широяма вернется сюда с подкреплением.
Его слова прерывало потрескивание огня, послушное и спокойное. Если бы не дрожащие стены, и Шота, наверное, мог бы уснуть.
- И нам нужно будет уходить? – уточнил Тотсу.
- Да, и как можно быстрее.
- Но, - Шота замялся, - Госеки…
- Яд скоро прекратит свое действие. – Шинжи улыбнулся краешками губ. – А до выхода я его доставлю.
- Но духи…
- Не беспокойся о них.
Шота осекся и взглянул в глаза Шинжи. Тот вел себя так, будто для него это было обыденно – и обозленные вторжением чужаков духи, и прочие потусторонние существа, и выводить людей из этого города.
- Зачем ты это делаешь? – вырвалось у Тотсуки.
- Хочу попробовать хоть немного, - Шинжи вздохнул, сделав паузу, - хоть немного загладить свою вину перед теми, - он отвел взгляд, - кого так и не вывел.
Больше Шота ничего не спрашивал – молча сидел, закрыв глаза, до тех пор, пока что-то не хрустнуло за окнами и Шинжи, встрепенувшись, не сказал:
- Пора.
В ту же секунду стена позади них рухнула, и Шинжи, вскочив, подхватил Госеки – тот только сумел слабо обхватить его руками, прижимаясь; лицо исказилось от боли. Шота последовал за «филином» на улицу, холодный ветер ударил в лицо, закружила метель, за которой почти ничего не было видно. Бежать было тяжело, в какой-то момент он, кажется, упал, и сразу за его спиной что-то полыхнуло – Шинжи тоже остановился, подтащил Шоту к себе. Тотсука стер с лица снег и взглянул вверх – что-то разбивалось о прозрачную стену перед ними.
- Бегите, - отрывисто приказал Шинжи. Шота в отчаянии посмотрел на Госеки, тот с трудом поднялся, почти сразу же завалившись на бок и чудом устояв на ногах.
- Только с тобой, - твердо сказал Коичи, когда Тотсука подхватил его, помогая стоять.
- Мне нужен Широяма, - сквозь зубы произнес Шинжи. – А это значит, что уходить из города вам придется самостоятельно.
- Но зачем?! – воскликнул Шота. Еще немного и, казалось, метель накроет их, похоронит заживо в этих снегах. Даже солнца уже не было видно.
Шинжи болезненно улыбнулся и осел на землю, однако, продолжая удерживать защиту.
- Я расскажу тебе.

Спустя несколько недель:
- Коичи, ты ёлку всё-таки нарядишь? – поинтересовался Шота из кухни.
- Да, уже немного осталось! – крикнул в ответ Коичи, доставая из коробки очередную игрушку. Взглянув на неё, он даже вздрогнул и прикусил губу от нахлынувших воспоминаний.
Он очнулся в своём номере, с надеждой взглянул на Шоту и даже потянулся за мобильным, решив проверить дату.
- Можешь даже не смотреть, мы действительно были в той деревне, - произнёс тогда Шота, как-то грустно улыбнувшись.
- Правда? – ошарашено спросил Коичи, поднимаясь с постели и ощущая лёгкую головную боль.
- У тебя до сих пор царапина на щеке, - заметил Тотсу, и Коичи кинулся к зеркалу, чтобы проверить то, что ему сказал Шота. И действительно, на щеке красовалась небольшая царапина, которую оставил филин.
Госеки снова вздрогнуло, вспоминая те эмоции, которые он пережил, оказавшись в той деревни. «Прости, в этом году тебе придется остаться в коробке», - подумал он и убрал новогоднюю игрушку в форме филина обратно в коробку. Наконец-таки с украшением ёлки было всё закончено, и Коичи, зайдя на кухню, подошёл к Шоте, ласково обняв его за талию.
- Всё нормально? – спросил Шота и, повернувшись в объятьях любимого человека, поцеловал Коичи в край губ.
- Да, просто я рад, что мы снова дома, - ответил парень и мысленно дал себе подзатыльник. Они старались не вспоминать о том, что произошло с ними на Хоккайдо, причем Коичи действительно старался даже не думать об этом, потому что он не знал, как объяснить все это.
- А как могло быть иначе? – с нежностью спросил Тотсу и прикоснулся ласковым поцелуем к губам Госеки. Тот, отстранившись от любимого, вернулся в гостиную, чтобы переключить новости на что-нибудь более интересное. Тотсу, проводив любимого взглядом, продолжил готовку, при этом снова и снова воскрешая в памяти то, что ему тогда сказал Шинжи. “Больше похоже на сказку, но может действительно стоит поискать в Интернете? Хотя, он же так и не сказал, что это за народ, да и как называется то место, где мы были”, - подумал Шота.
- Тотсу! – крикнул Коичи. – Подойди сюда, быстро! – попросил он. Тотсу, испугавшись, что с ним что-то случилось, вбежал в гостиную и недоуменно уставился на Коичи, не отрывавшего взгляда от экрана. Тотсука невольно поднял взор, посмотрев туда же.
- Это же то самое место, - произнёс с дрожью в голосе Шота, и Коичи, кивнув, перевёл взгляд на Тотсу.
- С того дня ты очень изменился. Будто бы ты что-то скрываешь, - заметил парень и, подойдя к Тотсу, погладил его по щеке. – Ты ведь можешь мне рассказать, и даже скорее должен, ведь мы оба побывали там, - напомнил он, и Шота, опустив взгляд, прикусил губу, раздумывая, что же ему делать.
- Вряд ли я имею право рассказать это кому бы то ни было, - чуть смущенно произнес Шота, - Шинжи попросил меня.
- Ладно, - помолчав, ответил Коичи.
Есть вещи, которые не доверяют никому.
***
Коичи любил справлять Новый год именно так, без лишних людей – вдвоем, и только. Поцеловаться ровно в двенадцать и сделать несколько глотков игристого вина, а потом подарить любимому человеку что-нибудь милое и видеть счастье в его глазах. Бокалы были отставлены ровно в тот момент, когда за окном взорвался залп салюта, зашипели фонтаны искр, и бенгальский огонь обжег руку. На застекленном балконе было тепло, под ногами лежал пушистый ковер, и в темном небе то и дело вспыхивали яркие разноцветные искры. Кажется, засмотревшись, Шота не заметил, как Госеки, едва не смахнув со стола бокалы, прижал его к стеклянной двери в гостиную.
- Только не здесь, - страдальчески прошептал Тотсука, старательно уворачиваясь от поцелуев, - нас же могут уви… - один достиг цели. Шота, смирившись со своей участью, ответил, невольно прижимаясь крепче, пальцами поглаживая волосы Коичи, отстранившись, вглядываясь в темные глаза; запрокинул голову, позволяя целовать себя в шею. В венах кровь стучала – не хуже, чем взрывались петарды, и, казалось, сердце билось так, что видно было. В какой-то момент Госеки заставил его развернуться, и в ответ на негромкое обиженное хныканье Шоты только пальцы обвели контур губ.
- Тогда тише, хорошо? – Госеки наклонился к нему, скрестив руки на талии. Шоте оставалось лишь кивнуть и накрыть его ладони своими, поглаживая; старательно прикусывать нижнюю губу, ловя стоны на самом кончике языка, сдерживая судорожные выдохи и вдыхая жадно, глубоко, так, что казалось – легкие сейчас разорвутся. В последнюю секунду Шота все-таки вскрикнул слабо и тут же почувствовал, как Госеки зажимает ему рот ладонью. Тотсука замер, покачиваясь на волнах удовольствия, тяжело выдохнул и позволил себе опрокинуться назад, в руки Госеки.
- С Новым годом. – Шота расслабленно улыбнулся, глядя на Коичи снизу вверх.
- С Новым годом, любимый.
***
Он уже крепко спал, когда Тотсука осторожно выпутался из его объятий и, поднявшись с кровати, подошел к окну. В больших городах есть свои плюсы, в них по-своему чувствуешь себя защищенным. Сложно представить, что в Токио когда-то было все совсем по-другому, и уж совсем сложно было представить, что их предшественники могли творить зло.
В голове по-прежнему звучали слова, произнесенные слабеющим полушепотом, в котором неизбежно сквозили нотки совиного уханья.

Он – филин, который всегда вел свободную, вольную жизнь. Он был безмолвным наблюдателем жизни родной деревни, летописью ее времени, оплотом спокойствия и благонадежности до тех пор, пока его собственный покой не нарушила одна случайно увиденная девушка, красивее которой создание сложно было и в целом свете найти. А жила она с братом, уважаемым всеми человеком.
Филин влюбился – так, что расхотелось ему и пить, и есть, и даже жить расхотелось. Слишком многое разделяло его с любовью. Хотел он поговорить с братом девушки, рассказать о своей любви, но тот пришел в ярость и выгнал филина из дома, а филин решил идти до конца и, сев на инау недалеко от их дома, попросил помощи у богов – он умолял и посылал проклятия на голову человека. Совсем ослабел человек от проклятий и наконец, выйдя из дома, попросил филина не сердиться. Он сказал: «Я разрешаю тебе взять мою сестру в жены».
Она была красива и умна, лучше нее вряд ли можно было найти в целом мире, и лишь филин, ставший человеком, породнившийся с людьми, мог поспорить.
Не нужна ему и красота девушки, и ее ум – зачем, когда все время его сердце занято лишь одним человеком – ее братом?..

@темы: JCF III, AU, PG-13, авторский

Название: Отель N
Пейринг: Рё/Пи
Рейтинг: PG-13
Загадка: Какую книгу цитировал Рё? Культовая книга этого популярного и скандального современного писателя была экранизирована, и фильм эпатировал публику не меньше самого произведения.
Ответ: читать дальшеЧак Паланик, цитата из книги «Призраки».

читать дальше «Отель N»

«The arguments against insanity fall through with a soft shurring sound / layer on layer».
(Доводы против безумия проваливаются с мягким шуршащим звуком / слой за слоем)
С.К.

«А еще в этой комнате стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звуком качался из стороны в сторону и, когда часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были останавливаться, чтобы прислушаться к нему».
Э. А. П.

/commutatio/
У трассы всегда есть две обочины. Не важно, скольки полосное движение, но границ непременно пара. И если вы идёте по ним из разных концов. Дублина, Парижа, Осаки, Калифорнии, да ещё Бог весть чего. Не важно. Вы всегда встретитесь в какой-то назначенной «точке Х».
Солнце, лаймовый вкус на кончиках пальцев и капля сирени – духов, которыми всегда пахла мама. Ямашита ловит эти разноцветные линии восприятия. И хочется остановить ту женщину, тронут её запястье, обвитое сверкающим тонким браслетом. Прикоснуться и позвать по имени. Матери.
Но Томохиса только спокойно помешивает трубочкой лёд в стакане. Он ещё хранил запах недавно выпитого мохито.
- Мы удивительно привязываемся к каким-то ароматам, да? – Томохиса вздрагивает, когда шеи касается чужая нагретая, почти горячая цепочка.
- Ты опоздал, - Ямашита почти не раздражён, и ему просто жарко, и слишком много ароматов.
- Я понял, что зависим от тех вишнёвых сигарет, - Нишикидо надвигает кепку ниже на глаза и как-то почти угловато опускается на стул. - Ты помнишь?
- Помню все сотни марок, что ты уже перепробовал? – Томохиса жестом подзывает официанта и заказывает ещё два мохито, один из которых с алкоголем.
- Ты иногда помнишь обо мне такие мелочи, о которых я даже сам забываю, - улыбка у Рё самодовольная, и иногда Пи ловит себя на том, что хочет впечатать в неё кулаком.
Но Томохиса просто кивает подошедшему официанту, благодаря за быстро принесённый заказ.
Ямашита ужа давно начал движение по своей обочине. Закрывая глаза, когда ветер пытался намести в них песок, упорно поджимая губы, когда становилось так холодно, что, казалось, кровь ломалась в венах. Пи шёл медленно, но упорно. И ждал, когда же под ногами будет экватор – та середина, где должна была произойти встреча.
Нишикидо смотрит на часы и делает большой глоток из своего бокала. Алкоголь неприятно обжигает горло, и Рё морщится.
- Таччон, ты же знаешь, что я не люблю алкогольный мохито, особенно по такой… - Нишикидо осекается, понимая, что только что сказал.
- Вообще-то это было для меня, - выражение лица Томохисы спокойное, и даже рука под столом просто лежит на колене, не сжимаясь в кулак.
- Прости, я… - Рё не знает, что сказать дальше, но Пи как всегда помогает.
Даже тут.
- Ты просто забегался и устал, ты путаешь имена, да, - Пи пододвигает стакан Нишикидо к себе и отпивает. - Я знаю, Рё.
- А что, если бы мы поменялись местами? – улыбка Рё странная, и почему-то пахнет алкоголем.
От Рё всегда им пахнет и ещё пряно – сандалом.
Томохиса вопросительно приподнимает бровь.
- Фокус, - Нишикидо внезапно подаётся вперед, и Томохиса отчетливо запоминает, как худое колено опирается о столешницу, и в следующую секунду чужие пальцы на щеках.
- Фокус, - Ямашита видит, как он сам это повторяет – со стороны.
Или же.
Окна комнаты заколочены досками, но сквозь них будто просачивается песок. Он постепенно заполняет пол.
Выше. Выше.
Выше.
И Рё задыхается, забивает щели, затыкает их собственным телом. Но как только она стена перестаёт. Течь. Из второй тут же потоком несётся измельченный кварц. Рё мечется от стены к стене.
И в самый последний момент, когда всё это уже под горло, и тысячи частиц под кожей. Когда.
Конец.
Комната снова пустеет, и Рё прислоняется виском к доскам, смотрит сквозь щель. Там – за стенами, трасса.
Томохиса внезапно понимает и чувствует всё это, и кажется, что по коже рассыпаются маленькие разноцветные кристаллики бисера. Золотой крестик жжётся на груди, а пальцы болят. А ещё они тонкие, почти как у девушки.
Параллельные линии в голове больше не параллельные – они перекрещиваются. И это невозможно. Почти.
Почти нереально верить в фокусы, и собственную улыбку напротив.
- Безумие – теперь это новая разновидность здравого смысла, - Томохиса видит ямочки на собственных щеках и понимает, как по-детски это смотрится.
- Что? – Томохиса мотает головой, закрывает глаза и думает, что у Рё слишком длинные и пушистые ресницы – коже щекотно, когда они касаются.
- Есть такое место, - собственные губы прикасаются к уху, - особенное.
- Какое? – Томохисе ощущает, как напрягаются и расслабляются голосовые связки внутри.
- Это, - Томохиса слышит, как где-то звонит телефон, и вежливый женский голос отвечает «Отель N». – И мы уже там. Почти двенадцать минут.
В воздухе пахнет свежей краской, так отчетливо, что, кажется, этот запах прилипает к коже. Покрывает. Окрашивает.
Окрашенные в бежевый цвет стены зачем-то обиты лентами. Красными.
Красное освещение, что змеями неона тянется по полу, режет глаз. И, если честно, пугает Томохису.
Пугают звуки. Вагнер. «Риенци».
Но ещё больше то, что Томохиса никогда не слушал классику.

/metus/
- Зачем мы тут? – Томохиса спрашивает это у самого себя.
- Увидишь, - пальцы на плечах подталкивают к двери, что первая по коридору, и Томохиса чувствует, что дерево, из которого она сделана теплое, будто солнечное даже.
В комнате за столом сидит мама. И Томохиса медленно моргает, смотрит на её руки. На длинные пальцы, которыми она перебирает бисер в белой керамической чашке. Она раскладывает его по цветам.
Синий.
Томохиса делает несколько неуверенных шагов вперед, и каждый их них почему-то отдается гитарным аккордом. В семь лет маленький мальчик Томо точно также неуверенно шел по комнате, и отчего-то казалось, что каждое его движение неправильно. Ведь родные глаза смотрели с осуждением.
Красный.
Томохиса так близко, что видит, как на запястье матери сквозь кожу просвечивает, бьется вена. И золотистые тонкие браслеты на руках звенят от каждого движения.
Звенели от каждого дуновения ветра колокольчики на тонких красных нитях. Томо слушал их/ и слышал мать.
Черный.
Томохиса присаживается на корточки и перехватывает не своими, почти женскими пальцами падающий кристаллик. Хочется обнять, прижать к себе, так чтоб браслеты врезались в кожу.
- Мам? – это так неуверенно/ уверенным всегда голосом.
Голосом отлетает от стен бисер, рассыпающийся из рук.
- Ты хорошо потрудился, - женщина поднимает глаза, улыбается, и сердце в груди Томохисы начинает биться чаще, - Рё-чан.
И замирает. И где-то глубоко внутри. Гаснет.
Мальчик Томо пятится назад, стараясь не заплакать, чтоб ещё больше не разочаровать маму.
Томохиса закрывает за собой дверь.
Запирает страх. Тёплый, будто солнечный, разноцветный и звенящий.
- Что это? – Томохиса осматривается и не видит ничего, кроме череды разных дверей.
- Было? – собственная фигура такая неестественная со стороны, и Томохиса никогда так не улыбался. – Не знаю. Это твой.
- Страх, - заканчивает Томохиса и толкает Рё прямо на матовую стеклянную дверь.
Но стекло не бьется, когда Рё оказывается по ту сторону и закрывает глаза рукой, потому что именно в эту секунду срабатывает вспышка на чьём-то фотоаппарате.
И ещё как-то слишком много голосов. И шипящих звуков в них.
- Равняться на обложку, да, может быть, - Тегоши улыбается, и Рё замечает, что в его волосах снежинки. – Но ты разве не слышал, что красивые люди обычно пустые?
- И одинокие, - пожимает плечами Шиге и, завязывая на золотистой коробке красную атласную ленту, протягивает Кояме. – Мне его жалко.
- Зависть, - низкий парнишка в школьной форме смотрит на себя в зеркало и кривит губы в усмешке. – Почему одним даётся всё, а другим ничего. Чтоб им сдохнуть, этим людям с обложки.
- Вы так замечательно получились на обложке нового номера «Potato», - Рё видит спину менеджера, затянутую в черную футболку, и Томохису с улыбкой на лице и пустыми, даже зеркальными глазами. – Думаю, сестра будет Вами гордиться.
- Я напишу о журнале в никки, - кивает Томохиса.
И Рё слышат, как в воздухе разливается многоголосье одного единственного «Сестра. Я скучаю».
Рё медленно отступает, чувствуя, как снег проникает под кожу.

/purificatio/
Томохиса не знает, как движется тут время, и движется ли оно вообще. Часы, что в холле - без стрелок и вместо цифр на них параллельные линии, и только в самом верху – пересекающиеся.
Томохиса знает, что все двери, что слева по коридору принадлежат Рё. Но он не открывает их, а идет по правой стороне. И с каждой новой комнатой собственное лицо всё бледнее.
Иногда Томохиса отодвигает шторы и подходит к окну. За ним трасса. А ещё почти всегда идет снег. Метет. И разделительной полосы на дороге совсем не видно.
Где-то наверху, почти под самой крышей, завывает ветер, и Томохиса ведет пальцем по отполированной поверхности стола. Без отпечатков. От него пахнет дубом и немного сандалом, а ещё грецким орехом, таким, как на Рождество, когда его расколешь и потом чувствуешь маслянистое жжение на языке.
Томохиса прижимается к столешнице щекой и чувствует еле заметное, почти сердцевинное тепло. Он знает, что в эту секунду Рё захлопывает за собой очередную дверь, стирает спину о стену, оставляя следы в виде полумесяцев на ладонях, и скулит. Почти.
Иногда во всём отеле свет приглушается, и Томохиса решает, что это и есть ночь.
Она особенная. Кажется, что воздух шелковый, а стены сделаны из бархата. Если долго вести по нему пальцами, они словно горят.
Музыкальный автомат в холле тихо урчит джазовую мелодию и рассказывает Томохисе историю о том, что когда-то давно он был котом. И лапы у него были мягкие, а хозяйка – любящей.
На столе стоит печатная машинка. Старая, тяжелая. Некоторые клавиши вытерты, и чернила почти высохли. Рё приходит сюда, тихо ступая босыми ногами по гладким доскам паркета, опускается на стул и пишет. Песни. Которые выходят на бумаге нотами. Потом Рё наигрывает их, перебирая пальцами волосы Томохисы, цепляясь за спутанные чёрные волны.
Ночью Рё говорит Томохисе о том.
Что.
Он.
Понял.
Всё.
Говорит, рисуя на бумаге птиц тонкими линиями. Почти безотрывно. Почти идеально. Понимающе. Почти.
И Томохиса придумывает им имена, осторожно касаясь пальцами родинок на своих руках.
- Ты думаешь цветами, целым спектром, - Томохиса опускается на край кровати, принимая из рук Рё птицу, пока ещё «N», и собственное дыхание на коже заменяет ей крылья.
- Спектром мелодий думаешь ты, - Рё голой кожей прижимается к простыням, но они всегда холодные и шуршат, будто только из прачечной. - Я и не подозревал.
- Почему ты не открываешь двери? – кожа теплее поверхности стола, и пахнет от неё не так – миндалём, потом и совсем чуть-чуть – сиренью.
- Потому что не ты ждёшь меня на перекрестке, а я тебя, - Томохиса вздрагивает и резко распрямляется, оставляя на плечах Рё длинные красные полосы, - сейчас.
Все двери в отеле распахиваются одновременно, впуская ветер, снег, голоса и звон колокольчиков.
Томохиса не идет. Бежит по своей стороне обочины. И сквозь белые иглы видит фигуру.
Сжимает пальцами плечи, грея губами совсем седой от инея висок.
У трассы всегда есть две обочины. Не важно, скольки полосное движение, но границ непременно пара. И если вы идёте по ним из разных концов. Дублина, Парижа, Осаки, Калифорнии, да ещё Бог весть чего. Не важно. Вы всегда встретитесь в какой-то назначенной «точке Х».

/home/
- Мы удивительно привязываемся к каким-то ароматам, да? – Томохиса вздрагивает, когда шеи касается чужая нагретая, почти горячая цепочка, а вместе с ней аромат сандала и миндаля.
- Как к людям? – Томохиса чувствует чужие тонкие пальцы на животе и накрывает их своими.
- Как к тебе, - Рё кладет на ладонь Томохисе бумажного журавлика, в сердцевине которого тонкими линями нарисована птица.

@темы: JCF III, Nishikido Ryo, Yamashita Tomohisa, PG-13, авторский