Название: Отель N
Пейринг: Рё/Пи
Рейтинг: PG-13
Загадка: Какую книгу цитировал Рё? Культовая книга этого популярного и скандального современного писателя была экранизирована, и фильм эпатировал публику не меньше самого произведения.
Ответ: читать дальшеЧак Паланик, цитата из книги «Призраки».

читать дальше «Отель N»

«The arguments against insanity fall through with a soft shurring sound / layer on layer».
(Доводы против безумия проваливаются с мягким шуршащим звуком / слой за слоем)
С.К.

«А еще в этой комнате стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звуком качался из стороны в сторону и, когда часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были останавливаться, чтобы прислушаться к нему».
Э. А. П.

/commutatio/
У трассы всегда есть две обочины. Не важно, скольки полосное движение, но границ непременно пара. И если вы идёте по ним из разных концов. Дублина, Парижа, Осаки, Калифорнии, да ещё Бог весть чего. Не важно. Вы всегда встретитесь в какой-то назначенной «точке Х».
Солнце, лаймовый вкус на кончиках пальцев и капля сирени – духов, которыми всегда пахла мама. Ямашита ловит эти разноцветные линии восприятия. И хочется остановить ту женщину, тронут её запястье, обвитое сверкающим тонким браслетом. Прикоснуться и позвать по имени. Матери.
Но Томохиса только спокойно помешивает трубочкой лёд в стакане. Он ещё хранил запах недавно выпитого мохито.
- Мы удивительно привязываемся к каким-то ароматам, да? – Томохиса вздрагивает, когда шеи касается чужая нагретая, почти горячая цепочка.
- Ты опоздал, - Ямашита почти не раздражён, и ему просто жарко, и слишком много ароматов.
- Я понял, что зависим от тех вишнёвых сигарет, - Нишикидо надвигает кепку ниже на глаза и как-то почти угловато опускается на стул. - Ты помнишь?
- Помню все сотни марок, что ты уже перепробовал? – Томохиса жестом подзывает официанта и заказывает ещё два мохито, один из которых с алкоголем.
- Ты иногда помнишь обо мне такие мелочи, о которых я даже сам забываю, - улыбка у Рё самодовольная, и иногда Пи ловит себя на том, что хочет впечатать в неё кулаком.
Но Томохиса просто кивает подошедшему официанту, благодаря за быстро принесённый заказ.
Ямашита ужа давно начал движение по своей обочине. Закрывая глаза, когда ветер пытался намести в них песок, упорно поджимая губы, когда становилось так холодно, что, казалось, кровь ломалась в венах. Пи шёл медленно, но упорно. И ждал, когда же под ногами будет экватор – та середина, где должна была произойти встреча.
Нишикидо смотрит на часы и делает большой глоток из своего бокала. Алкоголь неприятно обжигает горло, и Рё морщится.
- Таччон, ты же знаешь, что я не люблю алкогольный мохито, особенно по такой… - Нишикидо осекается, понимая, что только что сказал.
- Вообще-то это было для меня, - выражение лица Томохисы спокойное, и даже рука под столом просто лежит на колене, не сжимаясь в кулак.
- Прости, я… - Рё не знает, что сказать дальше, но Пи как всегда помогает.
Даже тут.
- Ты просто забегался и устал, ты путаешь имена, да, - Пи пододвигает стакан Нишикидо к себе и отпивает. - Я знаю, Рё.
- А что, если бы мы поменялись местами? – улыбка Рё странная, и почему-то пахнет алкоголем.
От Рё всегда им пахнет и ещё пряно – сандалом.
Томохиса вопросительно приподнимает бровь.
- Фокус, - Нишикидо внезапно подаётся вперед, и Томохиса отчетливо запоминает, как худое колено опирается о столешницу, и в следующую секунду чужие пальцы на щеках.
- Фокус, - Ямашита видит, как он сам это повторяет – со стороны.
Или же.
Окна комнаты заколочены досками, но сквозь них будто просачивается песок. Он постепенно заполняет пол.
Выше. Выше.
Выше.
И Рё задыхается, забивает щели, затыкает их собственным телом. Но как только она стена перестаёт. Течь. Из второй тут же потоком несётся измельченный кварц. Рё мечется от стены к стене.
И в самый последний момент, когда всё это уже под горло, и тысячи частиц под кожей. Когда.
Конец.
Комната снова пустеет, и Рё прислоняется виском к доскам, смотрит сквозь щель. Там – за стенами, трасса.
Томохиса внезапно понимает и чувствует всё это, и кажется, что по коже рассыпаются маленькие разноцветные кристаллики бисера. Золотой крестик жжётся на груди, а пальцы болят. А ещё они тонкие, почти как у девушки.
Параллельные линии в голове больше не параллельные – они перекрещиваются. И это невозможно. Почти.
Почти нереально верить в фокусы, и собственную улыбку напротив.
- Безумие – теперь это новая разновидность здравого смысла, - Томохиса видит ямочки на собственных щеках и понимает, как по-детски это смотрится.
- Что? – Томохиса мотает головой, закрывает глаза и думает, что у Рё слишком длинные и пушистые ресницы – коже щекотно, когда они касаются.
- Есть такое место, - собственные губы прикасаются к уху, - особенное.
- Какое? – Томохисе ощущает, как напрягаются и расслабляются голосовые связки внутри.
- Это, - Томохиса слышит, как где-то звонит телефон, и вежливый женский голос отвечает «Отель N». – И мы уже там. Почти двенадцать минут.
В воздухе пахнет свежей краской, так отчетливо, что, кажется, этот запах прилипает к коже. Покрывает. Окрашивает.
Окрашенные в бежевый цвет стены зачем-то обиты лентами. Красными.
Красное освещение, что змеями неона тянется по полу, режет глаз. И, если честно, пугает Томохису.
Пугают звуки. Вагнер. «Риенци».
Но ещё больше то, что Томохиса никогда не слушал классику.

/metus/
- Зачем мы тут? – Томохиса спрашивает это у самого себя.
- Увидишь, - пальцы на плечах подталкивают к двери, что первая по коридору, и Томохиса чувствует, что дерево, из которого она сделана теплое, будто солнечное даже.
В комнате за столом сидит мама. И Томохиса медленно моргает, смотрит на её руки. На длинные пальцы, которыми она перебирает бисер в белой керамической чашке. Она раскладывает его по цветам.
Синий.
Томохиса делает несколько неуверенных шагов вперед, и каждый их них почему-то отдается гитарным аккордом. В семь лет маленький мальчик Томо точно также неуверенно шел по комнате, и отчего-то казалось, что каждое его движение неправильно. Ведь родные глаза смотрели с осуждением.
Красный.
Томохиса так близко, что видит, как на запястье матери сквозь кожу просвечивает, бьется вена. И золотистые тонкие браслеты на руках звенят от каждого движения.
Звенели от каждого дуновения ветра колокольчики на тонких красных нитях. Томо слушал их/ и слышал мать.
Черный.
Томохиса присаживается на корточки и перехватывает не своими, почти женскими пальцами падающий кристаллик. Хочется обнять, прижать к себе, так чтоб браслеты врезались в кожу.
- Мам? – это так неуверенно/ уверенным всегда голосом.
Голосом отлетает от стен бисер, рассыпающийся из рук.
- Ты хорошо потрудился, - женщина поднимает глаза, улыбается, и сердце в груди Томохисы начинает биться чаще, - Рё-чан.
И замирает. И где-то глубоко внутри. Гаснет.
Мальчик Томо пятится назад, стараясь не заплакать, чтоб ещё больше не разочаровать маму.
Томохиса закрывает за собой дверь.
Запирает страх. Тёплый, будто солнечный, разноцветный и звенящий.
- Что это? – Томохиса осматривается и не видит ничего, кроме череды разных дверей.
- Было? – собственная фигура такая неестественная со стороны, и Томохиса никогда так не улыбался. – Не знаю. Это твой.
- Страх, - заканчивает Томохиса и толкает Рё прямо на матовую стеклянную дверь.
Но стекло не бьется, когда Рё оказывается по ту сторону и закрывает глаза рукой, потому что именно в эту секунду срабатывает вспышка на чьём-то фотоаппарате.
И ещё как-то слишком много голосов. И шипящих звуков в них.
- Равняться на обложку, да, может быть, - Тегоши улыбается, и Рё замечает, что в его волосах снежинки. – Но ты разве не слышал, что красивые люди обычно пустые?
- И одинокие, - пожимает плечами Шиге и, завязывая на золотистой коробке красную атласную ленту, протягивает Кояме. – Мне его жалко.
- Зависть, - низкий парнишка в школьной форме смотрит на себя в зеркало и кривит губы в усмешке. – Почему одним даётся всё, а другим ничего. Чтоб им сдохнуть, этим людям с обложки.
- Вы так замечательно получились на обложке нового номера «Potato», - Рё видит спину менеджера, затянутую в черную футболку, и Томохису с улыбкой на лице и пустыми, даже зеркальными глазами. – Думаю, сестра будет Вами гордиться.
- Я напишу о журнале в никки, - кивает Томохиса.
И Рё слышат, как в воздухе разливается многоголосье одного единственного «Сестра. Я скучаю».
Рё медленно отступает, чувствуя, как снег проникает под кожу.

/purificatio/
Томохиса не знает, как движется тут время, и движется ли оно вообще. Часы, что в холле - без стрелок и вместо цифр на них параллельные линии, и только в самом верху – пересекающиеся.
Томохиса знает, что все двери, что слева по коридору принадлежат Рё. Но он не открывает их, а идет по правой стороне. И с каждой новой комнатой собственное лицо всё бледнее.
Иногда Томохиса отодвигает шторы и подходит к окну. За ним трасса. А ещё почти всегда идет снег. Метет. И разделительной полосы на дороге совсем не видно.
Где-то наверху, почти под самой крышей, завывает ветер, и Томохиса ведет пальцем по отполированной поверхности стола. Без отпечатков. От него пахнет дубом и немного сандалом, а ещё грецким орехом, таким, как на Рождество, когда его расколешь и потом чувствуешь маслянистое жжение на языке.
Томохиса прижимается к столешнице щекой и чувствует еле заметное, почти сердцевинное тепло. Он знает, что в эту секунду Рё захлопывает за собой очередную дверь, стирает спину о стену, оставляя следы в виде полумесяцев на ладонях, и скулит. Почти.
Иногда во всём отеле свет приглушается, и Томохиса решает, что это и есть ночь.
Она особенная. Кажется, что воздух шелковый, а стены сделаны из бархата. Если долго вести по нему пальцами, они словно горят.
Музыкальный автомат в холле тихо урчит джазовую мелодию и рассказывает Томохисе историю о том, что когда-то давно он был котом. И лапы у него были мягкие, а хозяйка – любящей.
На столе стоит печатная машинка. Старая, тяжелая. Некоторые клавиши вытерты, и чернила почти высохли. Рё приходит сюда, тихо ступая босыми ногами по гладким доскам паркета, опускается на стул и пишет. Песни. Которые выходят на бумаге нотами. Потом Рё наигрывает их, перебирая пальцами волосы Томохисы, цепляясь за спутанные чёрные волны.
Ночью Рё говорит Томохисе о том.
Что.
Он.
Понял.
Всё.
Говорит, рисуя на бумаге птиц тонкими линиями. Почти безотрывно. Почти идеально. Понимающе. Почти.
И Томохиса придумывает им имена, осторожно касаясь пальцами родинок на своих руках.
- Ты думаешь цветами, целым спектром, - Томохиса опускается на край кровати, принимая из рук Рё птицу, пока ещё «N», и собственное дыхание на коже заменяет ей крылья.
- Спектром мелодий думаешь ты, - Рё голой кожей прижимается к простыням, но они всегда холодные и шуршат, будто только из прачечной. - Я и не подозревал.
- Почему ты не открываешь двери? – кожа теплее поверхности стола, и пахнет от неё не так – миндалём, потом и совсем чуть-чуть – сиренью.
- Потому что не ты ждёшь меня на перекрестке, а я тебя, - Томохиса вздрагивает и резко распрямляется, оставляя на плечах Рё длинные красные полосы, - сейчас.
Все двери в отеле распахиваются одновременно, впуская ветер, снег, голоса и звон колокольчиков.
Томохиса не идет. Бежит по своей стороне обочины. И сквозь белые иглы видит фигуру.
Сжимает пальцами плечи, грея губами совсем седой от инея висок.
У трассы всегда есть две обочины. Не важно, скольки полосное движение, но границ непременно пара. И если вы идёте по ним из разных концов. Дублина, Парижа, Осаки, Калифорнии, да ещё Бог весть чего. Не важно. Вы всегда встретитесь в какой-то назначенной «точке Х».

/home/
- Мы удивительно привязываемся к каким-то ароматам, да? – Томохиса вздрагивает, когда шеи касается чужая нагретая, почти горячая цепочка, а вместе с ней аромат сандала и миндаля.
- Как к людям? – Томохиса чувствует чужие тонкие пальцы на животе и накрывает их своими.
- Как к тебе, - Рё кладет на ладонь Томохисе бумажного журавлика, в сердцевине которого тонкими линями нарисована птица.

@темы: JCF III, Nishikido Ryo, Yamashita Tomohisa, PG-13, авторский