Название: Love Actually
Герои: Аканиши, Каменаши, Тегоши, Ямашита, Нишикидо, Окура, Нагасе, Мацуока, Маруяма, Мураками, Йокояма, Субару, Ясуда
Рейтинг: G
Загадка: в тексте присутствует несколько фраз, написанных на английском. Из первых букв каждой вставки нужно собрать слово на английском же.
Отгадка: читать дальшеmindfuck

читать дальшеКогда мне становится грустно, я вынимаю из ушей наушники и просто иду по улице, слушая, что говорят люди. В рождественской суете их голоса почти не слышно за рёвом объявлений о скидках из динамиков и шорохом обёрток, да и мигание гирлянд, выложенных в слова «Merry Christmas», кажется, тоже приглушает звуки, но я всё равно слушаю, потому что именно в праздничные дни особенно заметно, что любовь, на самом деле, повсюду. Она - в отправляемых сообщениях, набранных торопливо одной рукой (во второй - пакеты с подарками), она - в улыбке человека, фотографирующего на телефон кота в шапке Санты, чтобы показать её друзьям вечером между третьей и четвертой кружкой пива, она - качается вместе с брелоками в форме полосатых конфеток, болтающимися на прижатом к уху телефону, в динамик которого льются поздравления.
Она, на самом деле, повсюду, а когда вокруг столько любви, разве можно грустить и ненавидеть себя и других? Пожалуй, нельзя, и я не буду этого делать.

***

За окном хлопьями падает снег, как в этих дурацких сувенирах-шарах – потрясёшь его и смотришь, как медленно опускаются белые снежинки на пряничный домик, или лондонский тауэр, или токийскую телебашню, или какого-нибудь одинокого кота. Эти игрушки всегда вызывали у Каменаши ассоциации с наркотиками, потому что можно было часами смотреть на осыпающиеся беленькие катышки, медитировать, упиваясь жалостью к себе.
Джин привёз ему такой шар на Рождество, и теперь настоящий снег за окном вторит искусственному, опутывающему белой шалью крошечную копию Статуи Свободы с надписью «New-York Forever». Каме очень хочется разбить этот шар, вырвать оттуда эту чертову табличку и закрасить её черным маркером. Безжалостно. От края до края.
- Не спишь? – спрашивает Джин, неслышно, будто его шаги тоже скрывал снег, подкрадываясь к Каме со спины и заглядывая в отражение комнаты, опрокинутое в снег.
- Как видишь, - Каме продолжает смотреть в окно, будто в этом – решение всех проблем, и даже не шевелится, когда Джин обнимает его за плечи. Руки Джина – тёплые, а плечи Каме – холодные, потому что Джин сидел на кухне с чаем, а Каме, как приклеенный, торчал у этого окна, пялясь на похожих на вылепленных из ваты для рождественского панно овечек кусты. Усмехнувшись, Джин утыкается носом Каме в плечо и тихо говорит:
- Звонил Ямапи, поздравлял с Рождеством.
Каменаши морщится, надеясь, что Джин не видит этого в отражении на тёмном стекле окна. Все эти традиционные поздравления, идиотские ёлки, ослепительные вспышки фотокамер на съёмках для очередного журнала, все эти синтетические красные шапочки, натирающие лоб, и ободки с плюшевыми рогами, выдирающие склеенные лаком волосы – вот, что было символами Рождества для него. И это были не самые радостные символы. По крайней мере, они расходились с тем списком, который печатали в журналах для домохозяек каждый год.
- Надеюсь, ты передал ему поздравления от нас обоих, - говорит Каме, помедлив, - И мне не придётся с ним разговаривать по этому поводу.
Он прикусывает язык, проглатывая остаток фразы, обидный и слишком раздраженный, чтобы его произносить вслух. Джин кивает ровно тогда, когда Каме договаривает фразу про себя до конца. Он кивает, задевая губами плечо Каме совсем близко от ворота майки, и от этого Каме вздрагивает, чувствуя, как покалывает в затылке от такой нежности.
- Я сказал ему, что ты будешь спать всю ночь, - шепчет Джин, снова касаясь ртом кожи Каме, уже нарочно, - И что я подкараулю Санту вместо тебя, чтобы заснять его на мобильник, пока он будет выкладывать под ёлку подарки для тебя, как для самого хорошего мальчика из всех нас, - его губы, касающиеся шеи Каме за ухом, растягиваются в улыбке, - И пока он будет запихивать конфеты в чулки.
- В чулки обычно засовывают деньги, - смеётся Каме, поворачивая голову так, чтобы Джину было удобней целовать его. – И это делает не Санта.
В отражении ему видно, как изменяется взгляд Джина, и как он улыбается, обнимая Каме крепче и отводя его от окна, и как тает их общее отражение в расчерченной белыми штрихами снега темноте оконного проёма.
- Позволь мне побыть твоим Сантой, - говорит Джин, подталкивая Каме к кровати и опрокидывая его на мягко спружинивший матрац. На тумбочке пиликает телефон, но никто не обращает на него никакого внимания.

***

- Так и не ответил? – спрашивает Тегоши, присаживаясь на край дивана, и Ямапи прячет свой iPhone в карман, будто его уличили в чем-то неприличном. Заметив этот манёвр, Тегоши смотрит на него снисходительно, но ничего не говорит. Зачем спрашивать, если и так понятно, что у Каменаши сегодня слишком много дел, чтобы отвечать на чужие звонки. Джин ведь вернулся на Рождество домой.
- А, вот, я почему не дома? – вдруг задумчиво говорит Тегоши, осматриваясь, словно, он не совсем понимал, почему приехал именно сюда в канун Рождества. Сюда, в квартиру Ямапи, а не в какой-нибудь клуб, или не к Нагасе, с которым пил каждый конец года вместе, и с которым можно было не думать о том, как бы не сболтнуть лишнего, чтобы не пошатнуть образ идеального человека. Образ, который Тегоши выстраивал слишком долго, чтобы не заботиться о его сохранности. Так, наверное, старики, уже приготовившиеся к смерти, по привычке пьют таблетки при каждом перепаде давления.
- Потому что тут я? – Ямапи смотрит на него, и его взгляд скользит по спинке дивана, как поезд по обкатанному маршруту, прежде чем натыкается на рубленые линии складок пижонской чёрной рубашки и кажущиеся ещё более мягкими, по сравнению с отглаженным воротником, завитки волос.
Тегоши улыбается краешком рта и коротко смотрит на Ямапи из под чёлки:
- Логично.
Они молчат, сидя на разных концах дивана, застряв, как мухи в янтаре, в этом молчании. Тегоши начинает легонько постукивать пальцем по подлокотнику дивана, чтобы хоть как-то разбавить эту тишину, пока Ямапи не спрашивает, осторожно протягивая руку и задевая плечо Тегоши, будто случайно.
- Хочешь чего-нибудь?
Тегоши потягивается, как большая кошка, и его рубашка шуршит, как подарочная упаковка, которую, если повезёт, сегодня снимут с подарка.
- Я просил у Санты на Рождество тебя, - говорит он, стаскивая с шеи галстук, и тот, как змея из норы, медленно вылезает из-под воротника, гибкий, скользкий на вид, и кажущийся бесконечно длинным. – А потом решил, что ты не влезешь под ёлку…
Не отрываясь, Пи смотрит, как поблескивает в свете лампы ткань в пальцах Тегоши, и, наверное, поэтому не слышит, как тот договаривает начатую фразу:
- Так что сейчас, именно на этом диване, я уже ничего больше не хочу.
Тегоши вытаскивает из кармана брюк Ямапи телефон и, обмотав своим галстуком, как подарочной лентой, или как мумию - бинтами, отбрасывает его на кресло, в ворох бумаги, надеясь, что из-под этой шебуршащей горы, звонки просто не будет слышно, и ничто им не помешает.

***

Нагасе привык в Рождество пить. Обычно он выходит из дома около шести, съев перед этим что-нибудь жирное, как советовали врачи, и идёт один в какой-нибудь бар, потом – в другой, в третий. В четвертом по счёту баре он читает поступившие сообщения от кохаев, которые специально хранятся у него в отдельной папке, и выбирает из списка приглашений пересечься и поесть вместе кого-нибудь совершеннолетнего. Чаще всего это бывает Тегоши, который всякий раз умудряется находить новый маршрут в ограниченном количестве питейных заведений Токио, а потом заботливо сгружает Нагасе, чувствующего себя от количества алкоголя квазижидким пришельцем из созвездия Гончих Псов, в машину и помогает добраться до дома, к счастью, находящегося всё-таки в этой галактике.
Но в этот раз Тегоши не присылает ему сообщения, и Нагасе ухмыляется, пихнув, случайно, рукой свой бокал с Campari: кажется, хоть кому-то повезло в это Рождество, и даже хорошо, что это оказался Тегоши. Уж он-то этого заслуживает. Нагасе думает позвонить ему и поздравить с Рождеством, и с победой над этим, похожим на кирпич – Нагасе никак не мог запомнить его имени, но помнил, что он очень важен для Тегоши, а этого было достаточно.
Пальцы уже не слушаются, и Нагасе даже не удивляется, когда вместо тонкого голоса Тегоши в трубке он слышит ворчание Мацуоки:
- Тебя забрали полицейские за то, что ты бегал по парку голым? – спрашивает тот, не здороваясь, и голос у него немного сонный, будто он решил хотя бы в одну ночь в году выспаться до утра. – И теперь тебе нужно, чтобы я внёс за тебя залог или перестрелял всех полицейских, а потом похитил тебя прямо из отделения и повез на берег моря пить текилу и смотреть на восход?
- Ты меня с кем-то перепутал, - смеется Нагасе в ответ и всё-таки роняет стакан на пол.
Пока его пересаживают, пока он извиняется за разбитую посуду, пока осколки уносятся с торжественностью похорон императора, Нагасе мимолётно успевает пригласить Мацуоку к себе с вином и выслушать от него с десяток возражений. Когда Нагасе приземляется на новый стул, Мабо, уже почти сдавшись, спрашивает:
- А почему ты, в конце концов, не позовёшь Коичи?
- Рождество – это семейный праздник! – наставительно говорит Нагасе, жестом прося бармена повторить последний заказ. – Поэтому он сидит дома с собаками, ёлкой, машиной и Цуёши, воплощая собой главу чинного пожилого семейства…
Кажется, последние слова звучат не очень весело. Особенно, по сравнению с едва слышным из динамика фырчанием мотора.
- Куда за тобой приехать? – спрашивает Мабо, и Нагасе хорошо представляет, как тот прижимает ухом трубку к плечу, покачивая на колене мотоциклетный шлем. – Горе моё…

***

Окура приходит в квартиру Рё, как беженец в страну, предоставившую политическое убежище, замотавшись шарфом по самые уши, как бедуин в пустыне, и захватив с собой из дома самое ценное: еду, подарок для Рё и барабанные палочки, вместо денег, документов и смены белья. Деньги и документы были у Рё, а футболки у них одинакового размера, и это ещё одна причина того, почему дом Рё – идеальный.
В доме у Рё нет ёлки: её просто некуда поставить. В доме у Рё из рождественской еды есть только замороженная курица в морозильнике, которую Окура не решается выбросить уже который месяц только из уважения к археологам, нашедшим недавно в такой же мерзлоте труп мамонта. Окуре кажется, мамонт и эта курица были ровесниками. Наконец, у Рё дома нет ни одного пресловутого родственника дружного семейства Окура. Туда даже члены дружного семейства Нишикидо стараются не заглядывать и, по мнению Окуры, правильно делают.
Окура вваливается в коридор, удерживая на весу раздутый, как пролежавший в воде несколько дней труп, пакет с едой и проглядывающими сквозь полиэтилен гладкими стенками бутылок.
- Гуманитарная помощь прибыла, - возвещает он, сгружая пакет на Рё, и с любопытством провожает его взглядом. Удивительно, но путь до кухни пережили оба: и пакет, и Рё.
- Вовремя, - говорит Рё, насупясь, - У меня отопление отключили, потому что я забыл за него заплатить.
Подумав, Окура не разматывает шарф на шее, не расстегивает толстовку и целую минуту мысленно жалеет, что не взял из дома тёплые носки.
- Ты всё время забываешь что-то одно, - говорит он, подходя к Рё и обнимая его за плечи. – То слова к нашим песням, то движения танцев у этих твоих токийцев, то элементарные правила быта.
- Будешь издеваться, выставлю тебя, и тебе придется съёсть всё карри у Мацуоки.
Окура плюхается на диван и заставляет Рё усесться рядом. Он щёлкает пультом, нажимая на бесполезные кнопки:
- Электричество тоже отключили? – спрашивает он, глядя в их отражение в безжизненном черном квадрате телевизора: замотанный до ушей Окура, забравшийся с коленками на диван, и Рё в огромных вязаных носках и свитере канареечного цвета, забравшийся ему под бок. – Даже жалко, что Мабо сегодня тоже оказывает гуманитарную помощь своему вокалисту, - тянет Окура, заталкивая пульт под спинку дивана. Рё выворачивается из-под его руки и наклоняется к столу, на котором пачка Kent, зажигалка и подсвечник. Судя по количеству окурков на дне улыбающейся головы Рудольфа, использовал его Рё как пепельницу.
- Можешь позвонить Мару, - говорит Рё, попадая по сигарете зажигалкой только со второго раза. – У него сегодня все.
Голос Рё звучит немного обиженно, и Окура тоже подаётся вперед, немного неловко из-за количества на нём одежды, и забирает у Рё сигарету.
- Нет-нет-нет, - говорит он, затягиваясь и бросая окурок между рогов Рудольфа. – Мы просто укроемся сразу двумя одеялами: твоим и моим, к тому же, я не смогу позвонить Маруяме, - он усмехается и демонстративно выключает свой телефон, - У тебя здесь какая-то аномальная зона для техники.

***

- Ну и где все? – Йокояма зубочисткой гоняет оливку в своём бокале и осматривает пустую комнату в квартире Мару, в которой из одушевленных предметов можно было назвать только ёлку в углу, увешанную разноцветными шарами, и, может быть, задремавшего на диване Мураками. Нет, последнего – вряд ли, он слишком крепко спал.
- Субару и Ясу справляют вместе, - отчитывается Маруяма, расставляя по столу блюдца с бутербродами. – Окура поехал снабжать нашего коротышку гуманитарной помощью, Хина спит на диване, ты – стоишь тут и пьёшь мартини, хотя я просил не открывать его пока, а я… - он пожимает плечами, не зная, что сказать. – Я – вот.
- То, что ты – вот, знаешь ли, многое объясняет, - Йоко бросает оливку под язык, как таблетку, и, перевернув бокал ножкой вверх вопреки всем схемам с грозным «Up!» и стрелками на краях картонных коробок, ставит его на скатерть, на которой тут же расползается мокрое, но идеально круглое пятно. Мару тычет пальцем в пятно с резким запахом алкоголя, но ничего не говорит по этому поводу.
- Звонить им бесполезно, - оправдывается Мару, хватая с ближайшего блюдца бутерброд с рыжеватым ломтиком лосося. – Я пробовал позвонить Окуре, но он телефон выключил, а ты знаешь, что это значит.
Йоко дергает плечом, отмахиваясь от подробностей:
- Это не то, что я хочу знать про своих одногруппников, - говорит он шепотом, чтобы не разбудить задремавшего на диване Хину. – Ты же знаешь, что я не люблю подробности.
- Но при этом всегда слушаешь их во все уши, - в том же тоне откликается Мару и щёлкает Йоко по уху. Йоко смотрит на него грозно, по крайней мере, старается, и Мару, отдав должное его старательности, в притворном испуге поднимает руки вверх и давится бутербродом.
Они смеются, пожалуй, слишком громко и тут же оглядываются назад, на Хину, как дети смотрят на строгую няню, чересчур расшалившись, но тот не обращает внимания на их смех. Он продолжает спать, не смотря на то, что красный колпак Санты, который Йоко уговорил его надеть, сбился набок, а пузырьки в шампанском давно закончились. Под взглядом Мару и Йоко, Хина поёжился и повыше натянул пиджак, который использовал вместо одеяла.
- Ну, что, - спрашивает Мару с сомнением, - Перетащим его в кровать так, или разбудим все-таки?
- Он устал за последние несколько дней, - безапелляционно заявляет Йоко. – Так что будить не стоит.
- Тогда, чур я несу голову! – тут же восклицает Мару, радуясь, что успел первым, а Йоко смотрит на него жалостливо:
- Может, всё-таки позвоним Шибуяну? – ноет он, - Может, они приедут, и будет вечеринка?
- Может, я расскажу тебе, что они с Ясу сейчас делают? – невинно спрашивает Мару и подталкивает Йокояму к дивану. – В конце концов, ты дольше знаешь Хину, у тебя должен быть иммунитет к его носкам.

***

Ясуда режет салат, пританцовывая под стук ножа и под шум воды из ванной, в которой плещется едва вернувшийся домой Субару. Он ушёл, хлопнув дверью, утром, не сказав ни слова и так и забыв дома мобильный. Он ушел, оставив Ясуду перебирать листки с недописанными за ночь текстами и аккордами, пытаясь найти, где недосмотрел, где упустил что-то, из-за чего Субару вот так вот вышел под снег, даже не додумавшись надеть теплый свитер.
Разумеется, он вернулся. И, разумеется, он вернулся замерзшим так, что Ясуда позволил себе проворчать:
- Ну и кто из нас теперь синий рейнджер? – перед тем, как запихнуть его в горячую воду с облаками цитрусовой пены.
- Там было D, а не F! – кричит Субару из ванны, выбегая, весь в этой самой цитрусовой пене, начиная от волос и до самых пяток. Даже на подбородке болтается пузырящийся белый клок, как борода Санта-Клауса, и Ясуде приходится приложить все усилия, чтобы не рассмеяться.
- Хорошо-хорошо, - говорит он, наклоняясь за тряпкой, чтобы протереть оставленные Субару мыльные лужицы на полу, - Я исправлю это потом.
Он подталкивает Субару обратно к ванной, едва не оскальзываясь на мыльной пене, и закрывает за ним дверь. Как только Субару снова плюхается в воду, Ясу вздыхает и возвращается к недоделанному салату. Пока мерно стучит о разделочную доску нож, Ясуда вспоминает, всё ли он успел. Вчера он позвонил своим родителям и заставил Субару позвонить своим, что было, наверное, даже сложнее, чем объяснить, почему оба они не приедут на Рождество в Осаку. Вчера он договорился с Маруямой, что традиционная вечеринка с молоком и печеньем обойдётся без них, а та, которая с виски и табаком, – тем более. Вчера он убедил Окуру всё-таки составить ему компанию, чтобы успеть купить подарки Субару и Рё.
- Мы с тобой – как две эти клуши-женушки, - в ужасе прошептал тогда Окура ему на ухо, стоя в очереди между двумя домохозяйками, окруженными каким-то неисчислимым количеством детей, каждый их которых никак не мог оставить без внимания штаны Ясуды и шнурки на его кедах.
- Мы с тобой – как два дебила, которые всё делают в последний момент, - огрызнулся тогда в ответ Ясу, подавляя желание отпихнуть детей коленом, как иногда дома удерживал рвущихся к мискам собак.
Но он всё успел, как будто он снова маленький, и ему нужно доказать, что он действительно ребёнок, который может всё.
Ясуда улыбается, ссыпает порезанные овощи в миску и возвращается в комнату. На столе лежат рассыпанные листки, в одном из которых ему нужно поменять один аккорд на другой. Субару, как всегда, не пояснил в каком, и Ясу, как всегда, угадает верный.
Он откладывает карандаш как раз в тот момент, когда Субару выходит из ванной, уже не оставляя за собой лужи и не пугая пенной бородой. Он шлёпает босыми пятками по полу, и от его мокрых волос пахнет мятой и чем-то пряным. Ясуда двигается в сторону, освобождая место на диване.
- Ты где так долго был, кстати, - спрашивает он, складывая листки бумаги стопкой и откладывая их на край стола, чтобы было куда поставить миску с салатом и стаканы.
Субару потягивается и кладёт на освобожденное место ноги. Он обнимает Ясуду, утыкаясь носом в воротник его свитера, и говорит тихи:
- Каждый раз, когда мне грустно, а тебя нет рядом, я просто вынимаю из уха наушник и слушаю, о чём говорят люди, - Ясу замирает не то от его слов, не то от того, как крепко Субару обнимает его, не то от того, как касаются его уха губы Субару, и он спрашивает шепотом:
- И о чём они говорят?
Субару усмехается – Ясу чувствует движение его губ шеей, - и отпускает его, всё-таки, убрав ноги со стола. Он смотрит на Ясу из-под висящих сосульками мокрых волос, поправляет воротник своего халата и двигается к Ясу ближе. Только устроившись так, он отвечает:
- О любви.

@темы: JCF III, Kamenashi Kazuya, Akanishi Jin, Tegoshi Yuya, Kanjani8, Yamashita Tomohisa, G, авторский